Сэндитон
Джейн Остен








Неоконченный роман, написанный Остен в 1817-м, повествует о поездке Шарлоты Хэйвуд в прибрежную деревушку Сэндитон, недавно основанную как морской курорт, и разных забавных и неприятных персонажах, встреченных там ею. Роман о столкновении патриархального уклада с тем, что впоследствии стали называть «прогрессом».






Джейн Остен

Сэндитон





ГЛАВА 1


Джентльмену и даме, ехавшим из Танбриджа к той части побережья Суссекса, что лежит между Гастингсом и Истборном, пришлось, следуя своему намерению, свернуть с проезжего пути, но, когда они попытались, взбираясь по неровной, местами песчаной, местами каменистой дороге, одолеть крутой склон, их карета перевернулась. Произошло это неподалеку от стоявшей у дороги усадьбы, к которой поначалу и направился кучер, полагая целью путешествия именно ее. К большому своему неудовольствию, он принужден был проехать мимо. Кучер что-то пробурчал себе под нос, выразительно пожал плечами – словом, всем своим видом дал понять, что дальше под силу проехать лишь телеге, – и, жалея лошадей, так крепко при этом вытянул их кнутом, что можно было бы заподозрить его в преднамеренном умысле опрокинуть карету (тем более она не принадлежала его хозяину), не сделайся дорога сразу за упомянутой усадьбой и впрямь заметно хуже.

Если бы карета не двигалась так медленно, а дорога не была такой узкой, последствия падения могли бы оказаться серьезнее; с трудом выбравшись из кареты, джентльмен помог выйти своей спутнице, и поначалу они не ощутили ничего, кроме испуга и боли от ушибов. Поздравив себя и жену со счастливым избавлением, он принялся выговаривать кучеру, но вскоре из-за резкой боли почувствовал необходимость прервать свои сетования и присесть на землю – вылезая из кареты, джентльмен подвернул лодыжку.

– Я себе что-то повредил, – сказал он, указывая на лодыжку. – Но не волнуйся, дорогая, – он взглянул на нее с улыбкой, – хорошо, что это случилось именно здесь. Нет худа без добра. Лучшего нельзя и желать. Скоро нам окажут помощь. Вон там, я полагаю, меня вылечат. – И он указал на аккуратный флигель, романтично выглядывавший из-за деревьев на вершине холма. – Похоже, это именно то, что мы искали.

Его жена горячо надеялась, что это так, и тем не менее, испуганная и встревоженная, продолжала с беспомощным видом, не двигаясь, стоять на месте. Однако происшествие было замечено с примыкающего к усадьбе покоса, и вскоре она с облегчением увидела, что к ним направляются несколько человек. Это был приятной наружности крепкий джентльмен средних лет, владелец имения, случайно оказавшийся в тот момент у косарей, которых он и попросил сопровождать его, а следом за ними все, кто был занят на сенокосе, – мужчины, женщины и дети. Мистер Хейвуд – таково было имя владельца, – приблизившись к путникам, приветствовал их с чрезвычайной учтивостью. Он был весьма обеспокоен происшествием, слегка удивлен, что кто-то решился подняться по склону в карете, и преисполнен готовности оказать необходимую помощь. В ответ прозвучали самые вежливые изъявления благодарности, и в то время как один или двое косарей помогали кучеру поднять карету, путешественник произнес:

– Вы необыкновенно любезны, сэр, и я ловлю вас на слове. Мне представляется, что с ногой у меня ничего серьезного, однако в подобных случаях всегда лучше тут же, не мешкая, спросить совета лекаря, а так как дорога не кажется мне подходящей для того, чтобы в своем теперешнем состоянии я мог самостоятельно добраться до его дома, я был бы весьма признателен, если бы вы отправили за ним кого-нибудь из этих молодцов.

– За лекарем, сэр! – повторил мистер Хейвуд. – Боюсь, вы не найдете поблизости никакого лекаря, однако осмелюсь утверждать, что мы отлично справимся и без него.

– Но, сэр, если лекаря сейчас нет на месте, его помощник справится с моей ногой не хуже – если не лучше. Я бы охотнее увиделся с его помощником, вот именно, я предпочел бы иметь дело с ним. Могу поручиться, что любой из этих молодцов приведет его сюда через три минуты. Мне нет нужды спрашивать, тот ли это дом, – он поглядел в сторону коттеджа, – поскольку, кроме вашего дома, мы не видели здесь ни одного другого, в котором мог бы жить джентльмен.

Мистер Хейвуд посмотрел на него с большим удивлением:

– Как, сэр! Вы думаете найти в этом коттедже лекаря? Уверяю вас, в нашем приходе нет ни лекаря, ни его помощника, уверяю вас.

– Извините меня, сэр, – возразил его собеседник. – Мне очень жаль, что я произвожу впечатление упрямого спорщика. Вероятно, ввиду того, что приход ваш столь обширен, или по какой-либо другой причине вы можете не знать… погодите… Неужели я ошибся? Разве это не Уиллингден?

– Да, сэр, это действительно Уиллингден.

– В таком случае я могу представить доказательство того, что в вашем приходе есть лекарь – знаете вы об этом или нет. Вот, сэр, – он вытащил записную книжку, – если вы будете так любезны и взглянете на объявления, которые не далее как вчера утром в Лондоне я собственноручно вырезал из «Морнинг пост» и «Кентиш газетт», думаю, вы убедитесь в том, что у меня есть веские основания так утверждать. Вы найдете здесь объявление лекаря о расторжении договора с вашим приходом; вот видите: обширная практика – безупречная репутация – солидные рекомендации – желание заняться собственным делом. Вот оно здесь во всех подробностях, сэр. – И путешественник протянул две небольшие продолговатые вырезки.

– Сэр, – ответил мистер Хейвуд с добродушной улыбкой, – да покажи вы мне все газеты в королевстве за неделю, вам не убедить меня в том, что в Уиллингдене есть лекарь. Полагаю, что, живя здесь со дня рождения, все свои пятьдесят семь лет, я бы наверняка знал о таком человеке или, по крайней мере, мог бы со всей решимостью утверждать, что у него нет обширной практики. Разумеется, если бы джентльмены часто пытались проехать по этой тропинке в почтовой карете, лекарю имело бы смысл селиться на вершине холма. А что касается этого коттеджа – да-да, издалека он действительно выглядит нарядно, – то, заверяю вас, сэр, как и у любого другого дома в нашем приходе, у него все тот же владелец: в одном его флигеле живет мой пастух, а в другом нашли приют три старухи.

Произнеся это, он взял газетные вырезки и, проглядев их, добавил:

– Мне кажется, я сумею объяснить вам, в чем тут дело, сэр. Произошла ошибка. В этой местности два Уиллингдена, и ваши объявления относятся к другому, Большому Уиллингдену, который иначе зовется Уиллингден-Эбботс и лежит в семи милях отсюда, по ту сторону Бэттла – ниже Уилда. А мы, сэр, – в его голосе прозвучала гордость, – живем выше.

– Вот именно, выше, сэр, – любезно подтвердил путешественник. – Мы полчаса взбирались на этот холм. Должен признать, все так, как вы говорите, а я допустил досадную ошибку. Всему причиной спешка и суета, какие всегда бывают во время кратких посещений Лондона. Объявления попались мне на глаза за полчаса до отъезда. Разве можно сделать что-нибудь толковое, когда карета у ворот? Пришлось ограничиться беглым просмотром, и, обнаружив, что мы проезжаем в миле-другой от Уиллингдена, больше я ничего не уточнял. Дорогая, – обратился он к жене, – мне очень жаль, что я навлек на тебя такие неприятности. О моей ноге не беспокойся, когда я не двигаюсь, у меня ничего не болит. А поскольку ваши слуги подняли карету, нам лучше всего снова выбраться на проезжую дорогу и ехать в Хейлшем, а оттуда домой, оставив дальнейшие попытки. От Хейлшема мы доберемся до дома часа за два, а ты ведь знаешь, как только мы приедем, лекарство окажется у нас под рукой. Глоток бодрящего морского воздуха мигом поставит меня на ноги. Поверь мне, море – лучший целитель. Соленый воздух и морская вода – вот все, что мне надо.

Тут самым дружеским образом вмешался мистер Хейвуд. Он принялся уговаривать путешественников отложить поездку до тех пор, пока лодыжку не осмотрят, а сами они не отдохнут, радушно пригласив воспользоваться для этих целей его домом.

– У нас всегда найдутся, – сказал он, – всевозможные простые средства от растяжений и ушибов, к тому же, ручаюсь, моя жена и дочери будут рады услужить вам и вашей жене всеми доступными им способами.

Острая боль при попытке шевельнуть ногой заставила путешественника серьезнее оценить преимущества немедленной помощи и, обратившись к жене со словами: «Что ж, моя дорогая, я думаю, так для нас будет лучше», он возобновил разговор с мистером Хейвудом:

– Прежде чем воспользоваться вашим гостеприимством, сэр, и для того, чтобы рассеять неблагоприятное впечатление, которое могло создаться из-за моей погони за химерами, разрешите представиться. Моя фамилия Паркер – мистер Паркер из Сэндитона; эта дама – моя жена, миссис Паркер. Мы возвращаемся домой из Лондона. И хотя наш род не первый день владеет земельными угодьями в сэндитонском приходе, на таком удалении от побережья вы вряд ли могли слышать обо мне, но что касается Сэндитона – о нем слышал каждый: этот небольшой городок с благодатной природой – новый морской курорт, несомненно, лучший на побережье Суссекса, обещающий стать в высшей степени популярным.

– Да, мне доводилось слышать о Сэндитоне, – отвечал мистер Хейвуд. – Раз в пять лет обязательно услышишь об очередных новых курортах, которые вдруг появляются на побережье и становятся модными. Ума не приложу, как можно заполнить их, хотя бы наполовину! Откуда взять столько людей с деньгами и свободным временем? Для страны это скверно: продукты дорожают, а бедняки превращаются в нищих – в чем, позволю себе заметить, вы убедитесь сами, сэр.

– Вовсе нет, сэр, вовсе нет, – с горячностью возразил мистер Паркер. – Уверяю вас, как раз наоборот. Это мнение распространенное, но ошибочное. Возможно, оно уместно в отношении больших, чрезмерно разросшихся курортов, как Брайтон, или Уортинг, или Истборн. Но не Сэндитона, маленького городка, скромные размеры которого ограждают его от всевозможных зол цивилизации. Процветание же его – возведение домов, детских площадок, словом, устройство надежного места отдыха для самого лучшего общества, добропорядочных семейств, родовитых и достойных, которые украсят собой любой курорт, – все это позволит беднякам трудиться, принесет им благополучие и всячески улучшит их жизнь. Нет, сэр, заверяю вас, Сэндитон не таков…

– Я ничего не имею против какого-то конкретного курорта, сэр, – ответил мистер Хейвуд. – Я лишь считаю, что на нашем побережье их уже предостаточно. Но может быть, нам лучше попробовать доставить вас…

– На побережье курортов предостаточно, – повторил мистер Паркер. – Возможно, в этом мы с вами не слишком расходимся. По крайней мере, их хватает, больше и не требуется. На любой вкус и на любой доход. А те, кто пытается прибавить к ним еще один, по-моему, поступают безрассудно и вскоре окажутся жертвой собственных ложных расчетов. Но другого такого места, как Сэндитон, просто нет. Он отмечен самой природой: чистейший, свежайший морской ветер с берега – это общепризнано! – превосходное купание, дивный песчаный пляж, уже в десяти ярдах от берега – настоящая глубина, ни ила, ни водорослей, ни осклизлых камней. Подобного места, на которое сама природа указала бы как на спасительное средство для больных, больше нет – тысячи людей нуждаются в таком курорте. И от Лондона недалеко, ровно на целую милю ближе, чем Истборн. Вы только представьте себе, сэр, каковы преимущества экономии целой мили в длительном путешествии!

А Бриншор, сэр, который, можно сказать, у вас перед глазами: в прошлом году два-три дельца пытались вдохнуть жизнь в этот жалкий городишко, расположенный между стоячими болотами, мрачной, поросшей мхом топью и кучами гниющих морских водорослей, источающих зловоние, но, уверяю вас, их попытки ни к чему не приведут. Что можно сказать в пользу Бриншора – если вы придерживаетесь здравого смысла? Самый нездоровый воздух, поистине отвратительные дороги, дурного качества вода – на три мили вокруг невозможно получить чашку хорошего чая, – а почва там настолько бедна и безжизненна, что на ней и капусты не вырастить. Уверяю вас, сэр, я описал Бриншор, ни в малейшей степени не сгустив краски, и если вы слышали о нем что-нибудь иное…

– Сэр, я вообще ничего о нем не слышал, – сказал мистер Хейвуд. – Даже не подозревал, что на свете есть такое место.

– Не слышали! Вот, дорогая, – с торжеством обратился он к жене, – видишь, как обстоят дела. Такова хваленая известность Бриншора! Этот джентльмен и не подозревал, что на свете есть такое место. В самом деле, сэр, по-моему, к Бриншору можно приложить строку из стихотворения Каупера о благочестивой крестьянке, про которую, в противоположность блистательному Вольтеру, «не слыхивал никто от дома в полумиле»[1 - В стихотворении «Истина» (1782) У. Каупер восхваляет благочестие бедной селянки, которая, хоть о ней и «не слыхивал никто от дома в полумиле», владеет истиной, открывшейся ей через чтение Библии, – в отличие от «блистательного француза», имя которого будет «восславлено в грядущих веках».].

– Ради бога, сэр, прилагайте любое стихотворение, какое вам заблагорассудится, но мне бы хотелось увидеть, как что-нибудь приложат к вашей ноге, и, судя по выражению лица вашей жены, она совершенно со мной согласна и думает, что нам не следует терять ни минуты. А вот и мои дочери, желающие засвидетельствовать вам почтение от своего имени и от имени своей матери. – Видно было, как из дома вышло несколько молодых женщин в сопровождении служанок. – Все это время мне было странно, что они до сих пор не заметили нашей суеты. В такой глуши, как здешняя, подобные происшествия немедленно вызывают всеобщее оживление. Теперь, сэр, давайте подумаем, как лучше доставить вас в дом.

Молодые дамы приблизились и самым радушным образом подтвердили приглашение отца, рассеяв тем самым опасения путешественников, что они могут показаться назойливыми. И поскольку миссис Паркер мечтала об отдыхе, а ее муж к тому времени нуждался в нем не меньше, то их последние колебания исчезли, тем более что в карете, к тому моменту поднятой, обнаружилось повреждение, так что о том, чтобы ехать немедленно, не приходилось и думать. Поэтому мистера Паркера препроводили в дом, а карету откатили в свободный сарай.




ГЛАВА 2


Знакомство, завязавшееся таким странным образом, оказалось продолжительным и имело важные последствия. Путешественникам пришлось задержаться в Уиллингдене на целых две недели: растяжение лодыжки у мистера Паркера было довольно серьезным и не позволило им уехать раньше. Впрочем, он попал в надежные руки. Хейвуды были весьма почтенным семейством, и неожиданным гостям было оказано в их доме максимум внимания. О мистере Паркере заботились, за ним ухаживали, миссис Паркер с бесконечной добротой опекали и подбадривали; дружелюбие и расположение одной стороны вызвало живую признательность другой, тех и других отличали любезные манеры, словом, за эти две недели и гости и хозяева чрезвычайно друг другу понравились.

Очень скоро стал ясен характер мистера Паркера, а также история его увлечения. Он охотно рассказывал о себе, поскольку был человеком откровенным, и, даже если не всегда изъяснялся ясно, из разговора с ним, насколько могли заметить Хейвуды, можно было почерпнуть много самых разнообразных сведений. Мистер Паркер показался им человеком восторженным, а в том, что касалось Сэндитона, – восторженным вдвойне. Сэндитон, успех Сэндитона как небольшого модного курорта, казалось, сделался целью его жизни. Несколько лет назад это был тихий, непритязательный городок; но ряд природных преимуществ его местоположения и ряд случайных обстоятельств подсказали мистеру Паркеру и еще одному землевладельцу возможность весьма выгодного вложения средств. Этим они и занялись: планировали и строили, расхваливали и рекламировали, и создали завоевавший известность курорт, так что теперь мистер Паркер едва ли мог думать о чем-либо ином.

Факты, которые он сообщил своим хозяевам, были таковы: ему около тридцати пяти, он женат – и весьма счастливо – уже семь лет, дома их дожидаются четверо славных ребятишек; он из почтенного семейства, состоятелен, хотя и не богат; профессии не имеет, по праву старшего сына унаследовал собственность, которую копили и сберегали несколько предыдущих поколений; у него два брата и две сестры – люди обеспеченные и одинокие – старший из братьев, благодаря полученному по боковой линии наследству, почти так же состоятелен, как он сам.

Цель, ради которой мистер Паркер покинул проезжую дорогу – поиски лекаря по объявлению, – также была объяснена; она состояла отнюдь не в намерении растянуть лодыжку или нанести себе какое-либо другое увечье в честь этого лекаря и не в замысле сделаться его компаньоном (как склонен был сначала предполагать мистер Хейвуд); просто это было стремление завести в Сэндитоне врача, а прочитав в газете объявление, мистер Паркер решил, что его желания осуществятся в Уиллингдене. Он был убежден, что присутствие врача будет содействовать процветанию курорта, необыкновенному наплыву клиентов, а больше и желать нечего. У мистера Паркера были веские основания полагать, что в прошлом году по меньшей мере одно семейство раздумало ехать в Сэндитон именно по этой причине, – а может быть, таких семейств было значительно больше; к тому же его собственные больные сестры, которых он страстно желал в это лето увидеть в Сэндитоне, вряд ли рискнут поехать туда, где нельзя безотлагательно прибегнуть к медицинской помощи.

В целом же было несомненно, что мистер Паркер – примерный семьянин, любящий жену, детей, братьев и сестер, и вообще человек добросердечный, великодушный, воспитанный, неприхотливый, с сангвиническим складом ума, в котором воображение преобладает над рассудительностью. Что касается миссис Паркер, то это была, несомненно, кроткая, милая, приятная женщина, обладавшая добрым нравом, словом – самая подходящая жена для человека с идеями, но неспособного порой к хладнокровным суждениям. Правда, помочь ему в этом она была не в состоянии и настолько нуждалась в руководстве по любому случаю – вкладывал ли мистер Паркер свой капитал в рискованное предприятие или подворачивал ногу, – что в подобных обстоятельствах оказывалась совершенно бесполезной.

Сэндитон был для мистера Паркера второй семьей, столь же близкой его сердцу, но, очевидно, более занимавшей его ум. В разговоре он постоянно возвращался к этой теме. И Сэндитон действительно имел на это все права: он был не только родиной, собственностью, домом, но еще и золотыми копями мистера Паркера, его лотереей, игрой на бирже, а также постоянным предметом для размышлений; его занятием, надеждой и будущностью. Мистеру Паркеру страстно хотелось залучить туда своих добрых друзей из Уиллингдена, и его старания на этот счет были столь же горячи, сколь великодушны и бескорыстны.

Он непременно хотел получить от них твердое обещание приехать и готов был принять у себя стольких членов их семьи, сколько способен был вместить его собственный дом. Он призывал их незамедлительно последовать за ним в Сэндитон и, хотя все они могли похвастать отменным здоровьем, предсказывал, что море пойдет на пользу каждому. Никто не может быть абсолютно здоров, уверял он, даже если кажется таковым, никто не может постоянно находиться в полном здравии, не проводя на море, по меньшей мере, шесть недель в году. Сочетание морского воздуха и морских купаний – средство почти безотказное, полезное при любом заболевании – желудка, легких или крови; незаменимое при слабых легких, ревматизме, для заживления ран, от спазм и разлития желчи. На море не простужаются, не страдают отсутствием аппетита, слабостью или подавленностью. Море лечит, успокаивает, придает сил и бодрости. Если не поможет морской воздух, дело поправят морские купания, а если купания противопоказаны, исцелит морской воздух, предназначенный к этому самой природой.

Красноречие мистера Паркера, однако, не возымело нужного действия. Мистер и миссис Хейвуд никогда не покидали дома. Они рано вступили в брак и обзавелись многочисленными детьми, поэтому их передвижения долгое время были весьма ограничены; хотя возраст их никак нельзя было назвать преклонным, они вели весьма размеренную жизнь. Если не считать двух ежегодных поездок в Лондон за дивидендами, мистер Хейвуд удалялся от дома не далее, чем его уносили собственные ноги или могла довезти верная старая кобыла, а все путешествия миссис Хейвуд сводились к тому, что время от времени она наносила визиты соседям, разъезжая в старой карете, приобретенной после свадьбы и заново обитой десять лет назад, когда их старший сын достиг совершеннолетия.

Хейвуды владели изрядной собственностью, и, будь их семья поменьше, они вполне могли бы внести в свою жизнь некоторые улучшения, соответствующие их положению в обществе: завести себе новый экипаж, замостить дороги, время от времени уезжать на месяц в Танбридж-Уэллс, нажить подагру и проводить зиму в Бате. Но обеспечение и обучение четырнадцати детей вынуждало их вести тихую, спокойную, осмотрительную жизнь и обязывало постоянно пребывать в полном здравии, не покидая Уиллингдена.

То, что сначала предписывалось благоразумием, с годами сделалось приятной привычкой. Хейвуды никогда не уезжали из дома и говорили об этом с удовольствием. Но они вовсе не требовали того же от своих детей и были рады по мере возможностей способствовать их выездам в мир. Они оставались дома сами, чтобы дети могли его покинуть. Стремясь сделать дом как можно удобнее и уютнее, они при этом приветствовали любую возможность, которая могла помочь их сыновьям и дочерям завязать полезные связи или приличествующие знакомства. И когда мистер и миссис Паркер перестали настаивать на семейном визите, предложив взять с собой одну из дочерей, никаких препятствий к этому не возникло. Тем дело и закончилось, ко всеобщему удовольствию и согласию.

Приглашение получила мисс Шарлотта Хейвуд, весьма приятная девица двадцати двух лет, старшая дочь в семье, которая оказалась особенно полезна Паркерам. Руководимая матерью, она больше, чем кто-либо другой, опекала их и ближе других успела с ними сойтись. В Сэндитоне Шарлотте предстояло купаться в море и по мере сил улучшать свое и без того превосходное здоровье, получать всевозможные удовольствия, которые мог ей предоставить Сэндитон благодаря признательности тех, к кому она ехала в гости, а также покупать в местной библиотеке[2 - Публичная библиотека – специфическая черта общественной жизни Англии конца XVIII – начала XIX века. К этому времени их было около тысячи, особенно в курортных местах. В них не только выдавали книги – там можно было купить билеты в театр, на концерт, а также всевозможные безделушки.], которую мистер Паркер всячески поддерживал, зонтики, перчатки и разные украшения своим сестрам и себе.

От самого же мистера Хейвуда удалось лишь добиться обещания, что он станет рекомендовать Сэндитон каждому, кто спросит его совета, и ничто не заставит его – насколько можно поручиться за будущее – потратить хоть пять шиллингов на Бриншор.




ГЛАВА 3


В каждом маленьком городке есть своя знатная дама. В Сэндитоне такой знатной дамой была леди Денем, и по дороге из Уиллингдена к побережью мистер Паркер чрезвычайно подробно рассказывал о ней Шарлотте – подробнее, чем когда-либо. Имя леди Денем часто упоминалось в Уиллингдене, так как они с мистером Паркером были компаньонами, да и о самом Сэндитоне вряд ли можно было долго рассказывать, не вспомнив о леди Денем. Поэтому Шарлотта уже знала, что она очень богатая пожилая дама, пережившая двух мужей и знающая цену деньгам, что к ней относятся с почтением и что у нее живет бедная родственница. Более подробное повествование о ее жизни и характере скрасило тяготы долгого пути, крутые подъемы и резкие повороты дороги и в то же время предоставило молодой леди, едущей в гости, надлежащие сведения о той, с кем ей, возможно, предстояло теперь общаться ежедневно.

Леди Денем, в девичестве мисс Бриртон, могла похвастать богатством, но не образованием. Ее первым мужем был мистер Холлис, крупный землевладелец, бóльшая часть земель которого входила в сэндитонский приход, включая имение и усадьбу. Ко времени заключения брака он был уже в преклонных летах, да и невесте было тогда около тридцати. Причины, побудившие ее выйти замуж за мистера Холлиса, теперь, спустя сорок лет, понять было трудно, но она прекрасно ухаживала за ним, умела ему угодить, и, умирая, он оставил ей все, чем владел, вся его собственность целиком перешла в ее распоряжение.

После нескольких лет вдовства она вступила в новый брак. Сэру Гарри Денему из Денем-парка в окрестностях Сэндитона удалось заполучить не только жену, но и ее солидные доходы, но он не сумел осуществить намерения, которое ему приписывали, – употребить это богатство во благо своей семье. Леди Денем была слишком осмотрительна, чтобы выпустить что-либо из рук, и, говорят, вернувшись после кончины сэра Гарри в свой собственный дом в Сэндитоне, с гордостью сказала одному из друзей, что хотя и не получила от этой семьи ничего, кроме титула, но и сама ничего ей не дала.

Полагают, что именно ради титула она и вышла замуж, – для мистера Паркера ценность титула была настолько очевидной, что он считал такое объяснение вполне естественным. «Иногда, – говорил он, – она очень уж важничает, правда, не имея в виду кого-нибудь оскорбить, иногда ее любовь к деньгам заходит слишком далеко. Но вообще она добрая женщина, чрезвычайно любезная и доброжелательная соседка, жизнерадостная и независимая, – словом, вполне достойная особа; недостатки же ее полностью объясняются отсутствием образования. От природы ей присущ здравый смысл, который, к сожалению, не получил должного развития. У леди Денем прекрасный деятельный ум, и для своих семидесяти лет она очень бодра; она взялась за переустройство Сэндитона с поистине удивительной энергией, хотя время от времени ее мелочность сказывается и здесь. В отличие от меня она не умеет предвидеть и поднимает тревогу из-за пустяковых текущих трат, не понимая, какой выгодой это обернется для нее через год-другой. То есть мыслим мы по-разному, а потому и смотрим на вещи по-разному. Но не торопитесь с выводом, мисс Хейвуд, слушая тех, кто рассказывает о себе. Когда вы увидите, каковы наши отношения, то сможете судить сами».

Леди Денем была и впрямь настоящей гранд-дамой: ее годовой доход составлял не одну тысячу фунтов, и ее расположения добивались как ее родственники, которые совершенно обоснованно хотели поделить между собой ее собственные тридцать тысяч, так и законные наследники мистера Холлиса, которым теперь приходилось полагаться на ее чувство справедливости, поскольку сам он справедлив к ним не был, а также те члены семейства Денем, ради которых ее второй муж задумал этот брак как выгодную сделку.

Все эти три клана с давних пор осаждали ее, продолжают делать это и сейчас. Мистер Паркер без обиняков заявил, что леди Денем отдает родне мистера Холлиса меньшее предпочтение, а родственникам сэра Гарри Денема – большее. Первые, как он полагает, сами нанесли себе непоправимый вред, выказав весьма неумное и неоправданное негодование завещанием мистера Холлиса; последние же, во-первых, напоминали о том муже, которого леди Денем, безусловно, ценила, во-вторых, обладали тем преимуществом, что она знала их еще детьми, наконец, они всегда держались поблизости, чтобы с вполне понятным вниманием блюсти свои интересы.

Сэр Эдвард, теперешний баронет, племянник сэра Гарри, постоянно проживает в Денем-парке, и мистер Паркер почти не сомневается, что он и его сестра мисс Денем, живущая вместе с ним, будут упомянуты в завещании в первую очередь. Он искренне на это надеется. Ведь у мисс Денем совсем небольшое состояние, а ее брат для своего положения в обществе просто беден. «Он расположен к Сэндитону, – сказал мистер Паркер, – и его рука была бы так же щедра, как его сердце, если бы он располагал средствами. Как благородна была бы его помощь! Да и сейчас он делает, что может, – возводит на полоске пустоши, подаренной ему леди Денем, изысканный коттедж, на который, вне всякого сомнения, еще до конца сезона появится множество претендентов».

Год назад мистер Паркер был убежден, что сэр Эдвард унаследует большую часть из того, что должна оставить леди Денем; теперь же следует принять в расчет права еще одной персоны, молоденькой родственницы, которую леди Денем взяла в свою семью. Долгое время она отвергала любые попытки родственников ввести ту или другую молодую леди в Сэндитон-хаус в качестве компаньонки, но в прошлый Михайлов день привезла с собой из Лондона некую мисс Бриртон, которая благодаря своим достоинствам может оспаривать благосклонность леди Денем у сэра Эдварда и обеспечить себе и своему семейству часть внушительного состояния, на которое они, безусловно, имеют все права.

Мистер Паркер тепло отзывался о Кларе Бриртон, с появлением нового лица его повествование сделалось для Шарлотты гораздо занимательнее. Она не только с любопытством, но с волнением и удовольствием слушала, как он описывал Клару: привлекательную, дружелюбную, кроткую, скромную, неизменно руководствующуюся здравым смыслом и, несомненно благодаря врожденным достоинствам, завоевавшую расположение своей покровительницы. Красота, обаяние – и в то же время бедность, зависимость, – воображению мужчины это мало что говорит. Но почти всякая женщина немедленно проникается сочувствием и жалостью.

Мистер Паркер рассказывал о появлении Клары в Сэндитоне подробно, желая как можно лучше раскрыть сложный характер леди Денем: сочетание мелочности с добросердечием, здравым смыслом и даже великодушием. Леди Денем долгое время избегала посещать Лондон, главным образом из-за родни, которая беспрестанно досаждала ей своими письмами и приглашениями и которую она решила держать на расстоянии. И вот на прошлый Михайлов день ей все же пришлось отправиться туда и задержаться в городе на две недели, а то и больше. Леди Денем остановилась в гостинице, живя, по ее собственным словам, так скромно, как только возможно при тамошней дороговизне. К концу третьего дня, желая знать, каковы ее расходы, она спросила счет, и траты показались ей огромными. Сочтя, что ее нагло обсчитывают, она решила, что не пробудет там и часа, и стала в гневе и смятении готовиться покинуть гостиницу, при этом не представляя, куда отправится, чтобы снова не очутиться в таком же положении. Тут, откуда ни возьмись, явились ее ловкие и пронырливые родственники, которые, очевидно, не спускали с нее глаз, и, прознав про ее обстоятельства, тут же убедили ее провести оставшееся время под их скромным кровом, в самой непритязательной части Лондона.

Леди Денем дала согласие и осталась довольна оказанным ей гостеприимством, всеобщим радушием и вниманием. Она обнаружила, что, вопреки ожиданию, ее добрые родственники Бриртоны вполне достойные люди. В довершение ко всему, самолично убедившись в их финансовых затруднениях и в мизерности их доходов, она пригласила одну из девиц Бриртон провести у нее зиму. Пригласила только одну, на полгода, с тем что потом, возможно, ее место займет другая, причем, совершая свой выбор, леди Денем показала себя с лучшей стороны, отдав предпочтение не одной из дочерей семейства, а племяннице Кларе, разумеется более беззащитной и обездоленной, чем кто-либо другой. Клара явно была обузой для и без того обремененной семьи и с точки зрения положения в обществе стояла так низко, что в будущем едва ли могла рассчитывать на что-либо более заманчивое, чем место няньки.

Клара приехала в Сэндитон вместе с леди Денем и благодаря своему здравомыслию и другим достоинствам завоевала ее стойкое расположение. Полгода давно прошло, но ни о каких переменах или заменах и речи нет. Клара сделалась всеобщей любимицей, влияние ее спокойного поведения и кроткого, ласкового нрава ощутили все. Поначалу некоторые испытывали к ней предубеждение, но теперь оно рассеялось. Оказалось, что Клара достойна доверия, что она именно такая компаньонка, которая может воздействовать на леди Денем и смягчать ее нрав, расширять кругозор старой дамы и способствовать ее щедрости. Она столь же благожелательна, сколь хороша собой, а с тех пор, как ей выпало счастье дышать воздухом Сэндитона, стала совершенной красавицей.




ГЛАВА 4


– Какой славный дом! Чей он? – спросила Шарлотта, когда они проезжали по защищенной от ветра долине, милях в двух от моря, мимо небольшого дома с добротной оградой, аккуратными посадками, с парком, садом и лугами, которые очень украшали жилище. – Мне кажется, здесь все так же хорошо устроено, как в Уиллингдене.

– Ах, это мой старый дом, – отозвался мистер Паркер, – место, где родились мои предки, где выросли я и все мои братья и сестры, а также трое старших моих детей. Мы с миссис Паркер жили здесь до тех пор, пока два года назад не достроили наш новый дом. Я рад, что мой добрый старый дом вам понравился, Хилльер отлично за ним следит. Я сдал его основному арендатору моих земель. Он, таким образом, улучшил свое жилье, а я – свои доходы.

Сейчас повернем за тот холм и прибудем в Сэндитон – теперешний Сэндитон, прекрасное место. Наши предки, приходится признать, всегда строили в низинах. И вот, зажатые в тесном пространстве, люди жили без свежего воздуха, без красивых видов – и это меньше чем в двух милях от величественного морского простора! – абсолютно не пользуясь морем. Когда мы доберемся до Трафальгар-хауса, вы убедитесь, что я не прогадал. Кстати, я почти жалею, что не назвал свой новый дом Ватерлоо, это, как теперь ясно, подошло бы больше. Впрочем, Ватерлоо остается у нас в запасе, и, если в этом году мы отважимся на постройку небольшого дома полукругом (а я думаю, мы рискнем), мы назовем его Полумесяц Ватерлоо – прекрасное название для здания такой формы, подобные вещи всегда привлекают постояльцев. В удачный сезон желающих будет больше, чем мы сможем принять.

– Какой это был чудесный дом, – произнесла миссис Паркер, глядя в заднее окно; лицо ее выражало нежность и сожаление. – И такой красивый сад… замечательный сад.

– Да, любовь моя, но ведь мы, можно сказать, все это унесли с собой. Как и прежде, он дарит нам фрукты и овощи, и получается, что мы пользуемся всеми преимуществами отличного огорода, не утруждая себя необходимостью видеть, как его возделывают, или каждую осень наблюдать, как на нем гниет ботва. Разве можно вынести вид увядающей капусты в октябре?

– О да, дорогой. Разумеется, сейчас у нас не меньше овощей, чем раньше. Конечно, их больше нет под рукой, но в Сэндитон-хаусе можно купить все, что нужно. Садовник охотно нас снабжает. Но зато сколько там было места для игры детям! И так тенисто летом!

– Дорогая, на холме у нас будет достаточно тени, а через несколько лет – более чем нужно. Молодые посадки растут на удивление быстро. Пока же у нас есть парусиновый тент, под которым очень удобно сидеть на воздухе, а для малышки Мэри ты можешь в любой момент купить зонтик от солнца у Уитби или шляпу у Джебба, что же касается мальчиков, то должен сказать, я сторонник того, чтобы мальчики бегали на солнце, а не в тени. Думаю, дорогая, мы оба хотим, чтобы они выросли закаленными.

– Да, да, конечно, я совершенно с тобой согласна. Я куплю Мэри зонтик, она будет гордо расхаживать с ним, воображая себя маленькой женщиной. Ах, у меня нет ни малейшего сомнения, что здесь нам жить гораздо лучше. А захочешь искупаться – до моря меньше четверти мили. Но знаешь, – все еще оглядываясь назад, – всегда приятно повидать старого друга, место, где был счастлив. Кстати, прошлой зимой Хилльеры, кажется, совсем не ощущали штормов. Помню, я как-то виделась с миссис Хилльер после одной ужасной ночи, когда нас буквально качало в собственной кровати, а она даже не почувствовала, что ветер был сильнее обычного.

– Да, да, это-то и замечательно. Мы ощущаем все великолепие шторма, не испытывая какой-либо реальной опасности: буря, не встречая преград, просто свирепствует близ нашего дома и уносится дальше, тогда как в этой низине о ветре можно догадаться, лишь глядя на вершины деревьев, и ужасный порыв ветра способен причинить больше бедствий в долине, застигнув тамошних обитателей врасплох, чем самый сильный ураган на открытом месте.

А что касается овощей, моя дорогая, ты говоришь, что любой недостаток овощей можно тут же восполнить у садовника леди Денем. Мне, однако, кажется, в подобных случаях нам следует обращаться к старику Стрингеру и его сыну. Я уговорил его открыть собственную лавочку, и, боюсь, дела его пока не слишком хороши, то есть прошло еще мало времени. Он, несомненно, будет процветать, но поначалу это требует усилий, и потому мы должны всячески ему помогать. И когда нам понадобятся какие-либо фрукты или овощи, то кое-что можно брать у старины Эндрю, чтобы он не остался без работы, но в основном лучше покупать у Стрингеров.

– Разумеется, дорогой, так будет лучше, да и кухарка, слава богу, перестанет ворчать. А то сейчас она все жалуется на старого Эндрю, говорит, он приносит не то, что нужно. Ну вот, старый дом остался позади. Правда ли, что там устроят больницу, как говорил Сидни?

– Мэри, дорогая, мой брат в очередной раз пошутил. Он в шутку советует устроить в этом доме больницу. Делает вид, что смеется над моими усовершенствованиями. Сидни может сказать все, что угодно. Он всегда говорит любому из нас, что ему заблагорассудится. Я думаю, мисс Хейвуд, почти в каждой семье есть такой человек. Тот, кто толковее и энергичнее других, позволяет себе говорить все, что ему придет в голову. У нас это Сидни, он весьма умен и умеет нравиться. Но он ведет слишком светский образ жизни, чтобы успокоиться на чем-то одном; это его единственный недостаток. Сидни то здесь, то там, словом, везде. Мне бы хотелось, чтобы он появился у нас в Сэндитоне. Я был бы рад вас с ним познакомить. А уж как бы это пошло на пользу курорту! Такой молодой человек, как Сидни, модный, с изящным экипажем, – мы-то с тобой, Мэри, знаем, какое это может произвести впечатление. Множество почтенных семейств, заботливых мамаш и их хорошеньких дочек откажется от Истборна и Гастингса в пользу Сэндитона.

Они приближались к церкви, за которой начинался Сэндитон, чистенький городок, расположенный у подножия холма, по которому им предстояло подняться. Склон холма был покрыт лесом и огороженными угодьями Сэндитон-хауса, а на плоской вершине располагались новые дома, предназначавшиеся для отдыхающих. По оврагу, наклонно спускавшемуся к морю, стекала небольшая речка, в устье которой лепились рыбацкие хижины.

Сам городок представлял собой просто скопление домов, но, как с удовольствием отметил мистер Паркер, обращаясь к Шарлотте, здесь ощущался дух времени, а окна двух-трех домов, что получше, были украшены белыми занавесками и табличками «Сдается внаем». Еще дальше, в маленьком зеленом дворике старинной фермы, две женщины в элегантных белых платьях сидели с книгами в руках на легких переносных стульях, а если вы поворачивали за угол булочной, то слышали, как из окон второго этажа лились звуки арфы.

Эта картина и звуки ласкали глаз и ухо мистера Паркера. Не то чтобы он лично был озабочен процветанием самого Сэндитона, поскольку он ничего там не предпринимал, полагая, что городок слишком далеко от взморья, но это были ощутимые свидетельства того, что курорт входит в моду. Если уж сам городок мог привлекать приезжих, то на холме их будет предостаточно. Мистер Паркер предвкушал потрясающий сезон. Ведь в такое же время в прошлом году, в конце июля, в городке не было никого из отдыхающих! И, насколько он помнит, в течение всего лета тоже никого, кроме одного семейства из Лондона – детей привезли подышать морским воздухом после коклюша, однако мать не пускала их на берег из боязни, что они упадут в воду.

– Прогресс, настоящий прогресс! – восхищенно восклицал мистер Паркер. – Мэри, дорогая, посмотри-ка на витрины Уильяма Хили. Синие туфли, нанковые ботинки! Кто бы мог ожидать этого от башмачника в старом Сэндитоне! Витрину обновили совсем недавно. Когда мы проезжали здесь месяц назад, никаких синих туфель в помине не было. Чудесно! Что ж, в свое время и я приложил кое к чему здесь руку. Ну, а теперь скорее к нашему холму, где так привольно дышится.

Поднимаясь по склону, они миновали главные ворота Сэндитон-хауса и увидели среди деревьев лишь крышу дома. Это был последний дом прежней постройки. Чуть выше начинались современные дома, и Шарлотта с интересом и любопытством разглядывала Проспект-хаус, Бельвю-коттедж и Денем-плейс, а мистер Паркер смотрел на них ищущим взглядом в надежде, что все эти дома уже сняты. Однако в окнах виднелось больше объявлений, чем он рассчитывал, а на холме оказалось меньше экипажей и пешеходов. Он полагал, что в это время всем пора возвращаться с прогулки к обеду. Но, видимо, пляж и бульвар, как обычно, привлекали народ, к тому же было время прилива, – должно быть, вода уже значительно поднялась.

Мистеру Паркеру сразу же захотелось очутиться одновременно на пляже, на утесах, в своем собственном доме и во множестве других мест. С каждым брошенным на море взглядом настроение его поднималось, а лодыжка, казалось, болела все меньше. Трафальгар-хаус, расположенный наверху крутого, но не очень высокого утеса, в сотне ярдов от края обрыва, оказался светлым красивым зданием, с маленькой лужайкой и молодыми посадками вокруг. Дом стоял ближе остальных к обрыву, если не считать ряда привлекательных домиков вдоль бульвара – широкой аллеи, которая, по замыслу устроителей курорта, должна была стать местом для прогулок. Здесь располагался лучший магазин дамских шляпок, а чуть поодаль – библиотека, гостиница и бильярдная; тут же начинался спуск к взморью и купальням. Все было предназначено для красоты и моды.

У Трафальгар-хауса, чуть выше бульвара, где путешественники благополучно покинули экипаж, произошла радостная встреча счастливых родителей со своими детьми. Оказавшись в отведенной ей комнате, Шарлотта подошла к широкому венецианскому окну, с любопытством глядя на множество недостроенных зданий, развевающееся на ветру белье, крыши домов и на море, танцующее и переливающееся в ярком солнечном свете.




ГЛАВА 5


Когда они встретились перед обедом, мистер Паркер просматривал почту.

– Ни строчки от Сидни, – сказал он. – Вот лентяй! Я писал ему из Уиллингдена о том, что повредил ногу, и полагал, что он соблаговолит ответить. Возможно, сие означает, что он собирается приехать. Да, полагаю, это не исключено. А вот письмо от моих сестер. Они-то никогда не подводят. Женщины – вообще единственные надежные корреспонденты. Ну, Мэри, – он улыбнулся жене, – прежде чем распечатать письмо, давай угадаем, каково состояние здоровья тех, кто его послал, или, вернее, что сказал бы Сидни, будь он здесь? Сидни – дерзкий молодой человек, мисс Хейвуд, и надо вам сказать, он счел бы жалобы моих сестер чистыми фантазиями, хотя на самом деле это неправда или почти неправда. У моих сестер, как вы часто от нас слышали, очень слабое здоровье, они страдают множеством серьезнейших расстройств. Не проходит и дня, чтобы с ними что-нибудь не случилось, и в то же время они чрезвычайно отзывчивы и невероятно энергичны: когда им предоставляется возможность творить добро, они развивают столь бурную деятельность, что приводят в изумление тех, кто не знает их как следует. Однако в них нет никакого притворства. У моих сестер лишь на редкость слабое здоровье и на редкость сильная воля, что нечасто встречается – ни вместе, ни по отдельности.

С ними живет наш младший брат, ему немногим больше двадцати; грустно сказать, он почти так же болен, как они. Слишком слаб, чтобы посвятить себя какой-либо профессии. Сидни над ним смеется. На самом деле в этом нет ничего смешного, хотя я и сам против воли часто смеюсь вместе с Сидни. Так вот, если б Сидни был здесь, он бы наверняка сказал, что это письмо содержит сообщение о том, что за последний месяц Сьюзен, Диана и Артур не раз бывали на волосок от смерти.

Пробежав глазами письмо, мистер Паркер покачал головой и сказал:

– К сожалению, должен сообщить, что ждать их в Сэндитоне не приходится. Здесь совершенно бесстрастное сообщение о том, что они пережили, в самом деле совершенно бесстрастное. Мэри, ты огорчишься, узнав, как тяжело они были больны, да больны и сейчас. Мисс Хейвуд, с вашего позволения я прочту письмо Дианы вслух. Люблю знакомить своих друзей, однако боюсь, что с моими сестрами вы сможете познакомиться только таким образом. Не колеблясь могу утверждать, что письма Дианы представляют ее в точности такой, какая она есть: деятельной, дружелюбной, добросердечной, и потому должны производить хорошее впечатление.

Он начал читать:

«Дорогой мой Том, мы все были очень опечалены тем, что ты повредил себе лодыжку, и если бы ты не написал, что оказался в надежных руках, то я бы примчалась к тебе на следующий день во что бы то ни стало, хотя твое письмо застало меня в момент гораздо более тяжелого, чем обычно, приступа застарелой болезни – желчных колик, – я с трудом могла добраться с постели до дивана. Но как тебя лечили? Сообщи более подробно в следующем письме. Если это действительно простое растяжение лодыжки, как ты это назвал, то самое лучшее в данном случае – растирание, просто рукой, причем его необходимо применять безотлагательно. Два года назад меня позвали к миссис Шелдон, кучер которой, чистя экипаж, подвернул ногу и едва приковылял домой. Но я немедленно применила растирание, которое проводилось непрерывно (я собственной рукой растирала его лодыжку шесть часов подряд), и через три дня он поправился.

Благодарю тебя, Том, за проявленную о нас заботу, которая отчасти послужила причиной произошедшего с тобой несчастья. Но умоляю, не подвергай себя больше риску, пытаясь отыскать для нас лекаря, – окажись у тебя в Сэндитоне самый опытный человек по этой части, мы все равно бы к нему не обратились. Мы безуспешно консультировались у одного врача за другим, пока не убедились, что они бессильны нам помочь, остается положиться лишь на собственное знание нашего несовершенного организма. Но если ты полагаешь, что в интересах курорта целесообразно завести там своего врача, я с удовольствием возьмусь за дело, в успехе которого не сомневаюсь. Куй железо, пока горячо.

Что до моего приезда в Сэндитон, то он представляется невозможным. С сожалением должна признать, что о поездке к тебе не может быть и речи – в теперешнем моем состоянии морской воздух, несомненно, был бы для меня губителен. И ни один из моих бесценных родственников не согласится меня покинуть, иначе я бы на две недели отправила их к тебе. По правде говоря, я сомневаюсь, чтобы нервы Сьюзен выдержали такое напряжение. Она так страдала от головной боли, и пиявки, шесть раз в день, в течение десяти дней, приносили ей столь малое облегчение, что мы решили применить иные меры. Осмотрев ее и удостоверившись, что причина ее недомогания в деснах, я убедила Сьюзен атаковать болезнь с этого конца. Ей вырвали три зуба сразу, и состояние ее решительно улучшилось, однако говорить она может лишь шепотом, и нервы ее совсем расстроены. Сегодня утром она дважды падала в обморок, когда бедный Артур тщетно пытался сдержать кашель. Рада сообщить, что он чувствует себя прилично, хотя и более слаб, чем хотелось бы, – я опасаюсь за его печень.

Я ничего не получала от Сидни с тех пор, как вы вместе с ним были в городе, но пришла к выводу, что его планы относительно острова Уайт не осуществились, иначе он бы навестил нас по пути. От всей души желаем тебе удачного сезона в Сэндитоне, и, хотя мы не можем включиться в ваш бомонд, все же мы делаем все от нас зависящее, чтобы направить к тебе достойных людей. Я полагаю, что могу поручиться за приезд, во-первых, многочисленного семейства из Вест-Индии, теперь живущего в Суррее, во-вторых, воспитанниц весьма достойного пансиона из Камберуэлла. Не стану говорить тебе, сколько людей я вовлекла в это дело, – всех не перечесть. Но успех вознаграждает сторицей. Твоя любящая сестра… и так далее».

– Что ж, – сказал мистер Паркер, закончив чтение. – Хотя я уверен, что Сидни нашел бы в этом письме много забавного, да так, что мы бы полчаса умирали со смеху, мне оно кажется весьма трогательным и достойным. Чувствуется, что при всех своих страданиях мои сестры постоянно делают добро другим людям. Как они беспокоятся о Сэндитоне! Направить к нам столько народу! Семейству из Вест-Индии, скорее всего, подойдет Проспект-хаус, пансионеркам – дом номер два по Денем-плейс или последний дом на бульваре, а может быть, понадобятся еще и места в гостинице. Я говорил вам, мисс Хейвуд, что мои сестры превосходные женщины.

– Да, на мой взгляд, совершенно удивительные, – согласилась Шарлотта. – Меня поразил бодрый тон письма, особенно если принять во внимание, в каком плачевном состоянии они обе находятся. Три зуба сразу! Ужасно! Конечно, ваша сестра Диана, похоже, тяжело больна, но эти три зуба Сьюзен поразили меня больше всего.

– О, они привыкли к процедурам – процедурам любого рода – и обладают такой силой духа!

– Разумеется, вашим сестрам виднее, но мне, осмелюсь заметить, их меры представляются крайними. Думаю, что при любой болезни я постаралась бы получить совет врача и не стала бы рисковать собой или теми, кто мне дорог! Но вся наша семья отличается крепким здоровьем, и я не могу судить о том, насколько пагубна привычка самолечения.

– Если сказать честно, – заметила миссис Паркер, – я думаю, что обе мисс Паркер порой заходят слишком далеко, ты ведь тоже так считаешь, дорогой, не правда ли? Ты часто говоришь, что для них, особенно для Артура, было бы лучше, если бы они поменьше обращали друг на друга внимание. Я знаю, ты сожалеешь, что они приучили Артура считать себя больным.

– Да, да, дорогая моя Мэри, я уверен, для бедного Артура действительно плачевно, что в свое время его побуждали уступать недомоганию. Это плохо, плохо, что он вообразил себя слишком больным для любого дела и в двадцать один год сидит на процентах с собственного небольшого капитала, не предпринимая ни малейших попыток его увеличить или заняться чем-то полезным для себя или других. Но поговорим о чем-нибудь более приятном. Эти новые многочисленные постояльцы как нельзя кстати. А вот и нечто более приятное: Морган возвещает, что обед подан.




ГЛАВА 6


Вскоре после обеда вся компания покинула дом. Мистеру Паркеру не терпелось посетить библиотеку и заглянуть в книгу абонемента, а Шарлотта радовалась возможности увидеть как можно скорее все, что было для нее таким новым. Они вышли в самое тихое время, когда отдыхающие предавались важным занятиям – обеду или послеобеденному отдыху. Время от времени им встречался какой-нибудь одинокий пожилой джентльмен, которому предписано было для поправки здоровья двигаться и гулять. Но в целом это был перерыв в жизни курорта: на бульваре, на утесах, на пляже царили тишина и безлюдье. Магазины пустовали, соломенные шляпки и кружева, казалось, дожидались решения своей участи, а миссис Уитби в отсутствие посетителей сидела в задней комнатке библиотеки, почитывая роман.

Список читателей, пользующихся абонементом, вряд ли представлял какой-либо интерес. За именами леди Денем, мисс Бриртон, мистера и миссис Паркер, сэра Эдварда Денема и мисс Денем, которые стояли первыми, следовали ничем не примечательные фамилии: миссис Мэтьюз, мисс Мэтьюз, мисс Э. Мэтьюз, мисс X. Мэтьюз; доктор и миссис Браун; мистер Ричард Пратт, лейтенант королевского флота Смит Р.Н., капитан Литтл из Лайм-хауса, миссис Джейн Фишер, мисс Фишер, мисс Скроггс, преподобный мистер Хэнкинг; мистер Берд, поверенный из Грейз-Инн, миссис Дэвис и мисс Мерриуэзер.

Мистер Паркер не мог не заметить, что в списке не только нет никаких знатных особ, но и к тому же он не столь многочислен, как хотелось бы. Однако на дворе был июль, а разгар сезона приходился на август – сентябрь. Кроме того, постоянным утешением служила мысль о двух обещанных семействах из Суррея и Камберуэлла.

Из своего укромного уголка тотчас же появилась миссис Уитби, в восторге, что снова видит мистера Паркера, известного своей учтивостью, и они принялись обмениваться любезностями и новостями, в то время как Шарлотта, прибавив свое имя к списку, что было ее первой попыткой содействовать успеху этого сезона, занялась безотлагательными покупками, дабы способствовать всеобщему благополучию, и вскоре к ней, прервав на время занятия собственной внешностью, поспешила мисс Уитби, вся в крупных локонах и модных безделушках.

В библиотеке, разумеется, была масса всего – милые пустячки, без которых совершенно невозможно обойтись, и среди них так много соблазнительных вещиц! Хотя мистер Паркер изо всех сил старался поощрить Шарлотту в ее тратах, она почувствовала, что должна сдерживать себя, вернее, подумала, что в ее двадцать два года недопустимо потратить все деньги в первый же вечер. Она взяла с полки книгу, это оказался том «Камиллы»[3 - Роман английской писательницы Фанни Берни (1752–1840), написан в 1796 г.]. Шарлотта была уже не столь юна, как Камилла, и не собиралась переживать, как эта героиня. Поэтому, преодолев все искушения и отвернувшись от выдвижных ящичков с кольцами и брошами, она заплатила за то, что уже выбрала.

Шарлотта предвкушала радость предстоящей прогулки по утесу, но, выйдя из библиотеки, они встретились с двумя дамами, появление которых изменило первоначальные планы. Это были леди Денем и мисс Бриртон. Они посетили Трафальгар-хаус, откуда их направили в библиотеку, и, хотя леди Денем была совершенно бодра – прогулка длиною в милю не могла ее утомить – и говорила, что немедля направится домой, Паркеры знали, что лучше всего убедить ее зайти к ним выпить чаю, поэтому вместо неспешной прогулки по утесу все заторопились в Трафальгар-хаус.

– Нет, нет, – говорила ее светлость, – я не хочу, чтобы из-за меня вы пили чай раньше. Я знаю, вы предпочитаете поздний чай. Мои привычки не должны причинять неудобства соседям. Нет, нет, мы с мисс Кларой вернемся пить чай к себе. Мы пришли сюда с единственной целью: повидать вас и убедиться, что вы приехали, чай мы выпьем дома.

Однако она все же направилась к Трафальгар-хаусу, невозмутимо расположилась в гостиной и, казалось, вовсе не заметила того, что миссис Паркер, едва войдя в дом, приказала подать чай. Шарлотта нисколько не жалела о несостоявшейся прогулке, оказавшись в обществе двух дам, рассказ о которых в это утро пробудил в ней большое любопытство. Она внимательно рассматривала их. Леди Денем была среднего роста, плотная, державшаяся очень прямо, быстрая в движениях, с проницательным взглядом, самоуверенным, однако довольно приятным выражением лица и резкими манерами человека, преисполненного намерением всегда говорить правду. Но в ней были добродушие и сердечность, любезность и готовность завязать знакомство с Шарлоттой и искренняя радость по поводу возвращения старых друзей, – по всей видимости, она испытывала к ним искреннее расположение.

Что до мисс Бриртон, ее внешность полностью подтверждала славословия мистера Паркера. Шарлотта сочла, что никогда не видела более красивой и интересной молодой женщины: изящной, высокого роста, с правильными чертами лица, нежным румянцем и голубыми глазами, с приятными манерами, отличавшимися скромностью и естественной грацией. Она показалась Шарлотте самым совершенным воплощением прекрасных и очаровательных героинь тех многочисленных романов, что стояли на полках миссис Уитби. Возможно, мысль о Кларе Бриртон как о героине романа была вызвана недавним посещением библиотеки. Да и самим положением мисс Бриртон при леди Денем. Казалось, роль компаньонки досталась Кларе лишь для того, чтобы с ней дурно обращались, что ее бедность и зависимость при такой красоте и достоинствах не оставляли иного выбора.

Подобные размышления вовсе не объяснялись романтичностью Шарлотты. Нет, она была весьма рассудительной молодой леди, она прочла достаточно романов, давших пищу ее воображению, но не полностью завладевших им, и хотя первые пять минут она развлекалась тем, что мысленно рисовала себе разнообразные гонения, которым должна подвергаться Клара, в частности самое варварское обращение со стороны леди Денем, однако затем, немного понаблюдав, без труда заметила, что, по всей видимости, отношения между ними абсолютно гармоничные. Шарлотта не могла поставить в вину леди Денем ничего, кроме несколько старомодной официальности, – та всегда обращалась к компаньонке «мисс Клара». Да и в любезном и внимательном отношении Клары к леди Денем не чувствовалось никакого неудовольствия. Леди Денем вела себя с Кларой дружелюбно, с оттенком покровительства, Клара же отвечала ей благодарным и нежным уважением.

Разговор был всецело посвящен Сэндитону, числу приехавших и надеждам на хороший сезон. Было совершенно очевидно, что леди Денем больше беспокоится и в большей степени опасается потерь, нежели ее компаньон. Она желала бы, чтобы курорт побыстрее заполнился отдыхающими, и, казалось, питала тревожные и недобрые предчувствия, видя, что не все дома, предназначенные для сдачи внаем, заняты. Разумеется, не были забыты и два больших семейства, о которых писала мисс Диана Паркер.

– Превосходно, просто превосходно, – сказала ее светлость. – Богатая семья из Вест-Индии и пансион. Звучит многообещающе. Это принесет доход.

– Никто не тратит деньги с большей легкостью, чем выходцы из Вест-Индии, – заметил мистер Паркер.

– Я тоже об этом слышала, и, поскольку кошельки у них набиты, они воображают, что ничем не хуже здешней знати. Им и дела нет, что, швыряя деньги направо и налево, они способствуют повышению цен. Мне говорили, что выходцы из Вест-Индии именно таковы, и если они появятся здесь и станут поднимать цены на самое необходимое, то вряд ли мы будем так уж им признательны, мистер Паркер.

– Сударыня, своими высокими запросами они поднимут цены только на предметы роскоши, и нам от этого должно быть больше пользы, чем вреда. К тому же наши мясники, пекари и разные торговцы, разбогатев, принесут процветание нам. Ведь они не смогут выплачивать нам арендную плату, если не получат дохода, а в соответствии с их доходами будут расти и наши, в виде повышения цен на наши дома.

– Ну хорошо, хорошо. Но я против, чтобы цена на мясо поднималась, и буду сбивать ее, сколько смогу. Я вижу, эта юная леди улыбается. Осмелюсь предположить, что я кажусь ей странной, но и ей в свое время придется заботиться о таких вещах. Да, да, моя милочка, будьте уверены, в свое время и вы будете думать о цене на мясо, хотя, возможно, вам не случится, как мне, иметь полный дом слуг, которых надо кормить. Я полагаю, тем, у кого меньше слуг, живется гораздо лучше. Все знают, что я ничего не делаю напоказ, и, если бы я не чувствовала своего долга перед памятью мистера Холлиса, я бы не поддерживала Сэндитон-хаус в таком безупречном виде, я делаю это не ради собственного удовольствия.

Так, мистер Паркер, а другие приезжие – это пансион, французский пансион, да? Очень неплохо. Они наверняка пробудут свои полтора месяца. И, как знать, вдруг среди них найдется какая-нибудь чахоточная, которой необходимо ослиное молоко, у меня сейчас две молочные ослицы. Да, но ведь эти молоденькие девочки могут попортить мебель. Остается надеяться, что за ними будет присматривать достаточно строгая гувернантка.

Стремление бедного мистера Паркера, приведшее его в Уиллингден, нашло у леди Денем не больше понимания, чем у его собственных сестер.

– Дорогой сэр! – вскричала она. – Боже, как это вы такое придумали? Мне очень жаль, что вы повредили ногу, но, честное слово, поделом вам. Поехать за доктором! Зачем? Что нам здесь делать с доктором? Раз под рукой будет доктор, наши слуги и все бедняки станут воображать, что они больны. Ах, прошу вас, никаких врачей в Сэндитоне! Нам и так хорошо. Здесь море, и дюны, и мои молочные ослицы, и я говорила миссис Уитби, что, если кому-нибудь понадобится инвалидная коляска, ее можно предоставить за разумную цену (от бедного мистера Холлиса осталась, совсем как новая), а что еще требуется? Я прожила здесь добрых семьдесят лет и за все это время принимала лекарство не больше двух раз и в жизни не видела ни одного доктора в лицо. И свято верю, что если бы мой бедный дорогой сэр Генри тоже никогда не встречался бы с докторами, то и жил бы до сих пор. Человек, отправивший его на тот свет, получил десять гонораров, один за другим. Умоляю вас, мистер Паркер, не надо нам никаких докторов.

К этому времени чай был уже на столе.

– Ах, дорогая моя миссис Паркер, ну что вы, не нужно было этого делать. Зачем? Я как раз собиралась пожелать вам доброго вечера. Но поскольку вы так гостеприимны, думаю, нам с мисс Кларой придется остаться.




ГЛАВА 7


Благодаря известности, которой пользовались Паркеры, наутро к ним явилось несколько визитеров и среди них – сэр Эдвард Денем с сестрой, которые гостили в Сэндитон-хаусе и приехали засвидетельствовать свое почтение. Покончив с писанием писем, Шарлотта расположилась в гостиной рядом с миссис Паркер и застала все общество в сборе.

Ее внимание привлекли только Денемы. Шарлотте хотелось как можно больше узнать об этом семействе, и, когда представили брата и сестру, она сочла эту пару, по меньшей мере лучшую ее половину (ибо джентльмена, пока он холост, порой считают лучшей половиной), вполне достойной внимания. Мисс Денем оказалась изящной, но чопорной и холодной молодой особой. Легко было заметить, что она гордится своим высоким положением и досадует на бедность; в настоящий момент она страдала из-за того, что прибыла не в элегантном экипаже, а в обыкновенной двуколке, с которой, как можно было видеть, все еще возился их кучер.

Наружность и манеры сэра Эдварда производили гораздо лучшее впечатление. Несомненно, он был хорош собой, но еще больше была заметна его обходительность и готовность каждому уделить внимание и доставить удовольствие. Появившись в гостиной, он прекрасно держался, много говорил – особенно с Шарлоттой, рядом с которой его усадили, – и она тут же обнаружила, что у него тонкие черты лица, весьма приятный мягкий голос и завидное красноречие. Сэр Эдвард ей понравился. При всем своем здравомыслии Шарлотта нашла его приятным и не старалась разубедить себя в том, что и он составил о ней то же мнение, поскольку не прервал беседы и остался сидеть с ней рядом, хотя его сестра направилась к дверям. Не стану порицать мою героиню за тщеславие. Если на свете и существуют молодые девицы ее возраста, менее склонные к мечтательности и развлечениям, то я их не знаю, да и не желаю знать.

Через некоторое время сидевшие рядышком Шарлотта и сэр Эдвард увидели через стеклянные двери, из которых открывался вид на дорогу и сбегавшие по склону тропинки, гуляющих леди Денем и мисс Бриртон. В тот же миг лицо сэра Эдварда едва заметно изменилось, он устремил им вслед обеспокоенный взгляд и незамедлительно предложил сестре не только покинуть гостиную, но и отправиться на бульвар. Все это придало мыслям Шарлотты совершенно иной оборот, излечив от получасового ослепления, и, когда сэр Эдвард удалился, она смогла уже более здраво судить о том, насколько он обворожителен. «Пожалуй, главное в нем – внешность и манеры, впрочем, титул ему нисколько не вредит».

Вскоре, однако, Шарлотта вновь оказалась в компании сэра Эдварда. Как только утренние визитеры покинули дом, мистер и миссис Паркер изъявили желание немного пройтись. Бульвар притягивал всех, каждый, кто отправлялся на прогулку, неминуемо попадал на бульвар. Там на одной из двух зеленых скамеек, возле усыпанной гравием дорожки, Шарлотта заметила семейство Денем. Хотя те и сидели вместе, но были четко разделены: на одном конце скамьи – высокородные леди, на другом – сэр Эдвард и мисс Бриртон. Шарлотта с первого же взгляда поняла, что сэр Эдвард влюблен. Его глубокая привязанность к Кларе не вызывала никаких сомнений. Как относилась к этому сама Клара, Шарлотте было не вполне ясно, хотя она склонялась к мысли, что не слишком одобрительно. Несмотря на то что Клара с сэром Эдвардом сидели чуть поодаль от остальных – чему, возможно, Клара не сумела воспрепятствовать, – вид у нее был спокойный и сдержанный.

Молодая леди на другом конце скамьи лезла из кожи вон – в этом не было сомнений. Разительная перемена в поведении мисс Денем, которая еще совсем недавно восседала с неприступным видом в гостиной миссис Паркер, еле цедя слова, а теперь, склонившись к леди Денем, говорила и слушала с льстивой предупредительностью и жадным вниманием, эта перемена была весьма забавной – или весьма прискорбной – в зависимости от того, как на нее посмотреть – с точки зрения сатиры или морали.

Шарлотте не составило труда определить характер мисс Денем. Что до сэра Эдварда, то его характер требовал дальнейшего изучения. Шарлотту изумило, когда вдруг, оставив Клару, он присоединился к их компании и, приняв приглашение прогуляться, стал оказывать исключительно ей все возможное внимание. Похоже, он намеревался, отделившись от остального общества, беседовать лишь с ней.

Начал он с рассуждений о море в том возвышенном тоне, который должен был свидетельствовать о его тонком вкусе и бурных переживаниях, и увлеченно произнес все положенные фразы, восхвалявшие величие водной стихии и рисовавшие неописуемые чувства, пробуждаемые ею в восприимчивом уме. Грозное великолепие океана в бурю, зеркальная гладь в затишье, чайки и водоросли, бездонные глубины, непостоянство, зловещие миражи, матросы, бороздящие волны в сиянии дня и застигнутые внезапной бурей, – обо всем этом говорилось с жаром и без запинки. В устах обворожительного сэра Эдварда банальности звучали великолепно, и Шарлотте ничего не оставалось, как счесть его человеком чувства, но тут он обрушил на нее поток цитат и путаных сентенций.

– Вы помните, – воскликнул он, – прекрасные строки о море сэра Вальтера Скотта? О, какая выразительность! Они постоянно приходят мне на ум, когда я здесь гуляю. У человека, способного читать их без волнения, нервы наемного убийцы! Я бы поостерегся встретиться с ним безоружный.

– Какие строки вы имеете в виду? – спросила Шарлотта. – Я что-то не припомню у Вальтера Скотта ни одного стихотворения о море.

– В самом деле? Я тоже не могу точно вспомнить начало. Но… вы, разумеется, помните его строки о женщинах…
		О, женщины, в часы досуга…








Изумительно! Изумительно! Даже если бы он больше ничего не написал, то все равно остался бы в веках. А вот еще, несравненное, непревзойденное описание родительской любви:
		Есть чувства, что в награду нам даны,



		Небесного в них больше, чем земного… —








и так далее. Но коль скоро мы рассуждаем о поэзии, каково ваше мнение, мисс Хейвуд, о стихах Бернса к Мэри? Какое вдохновение! Эти строки могут свести с ума! Никто не чувствовал так, как Бернс. В стихах Монтгомери – огонь поэзии, Вордсворт – ее сердце, Кэмпбелл в «Радостях надежды»[4 - Кэмпбелл, Томас (1777–1844) – английский поэт, исповедовавший каноны классицизма в эпоху расцвета романтизма. В поэме «Радости надежды» (1799) преобладают героико-дидактические мотивы.] касается тончайших струн души. «Подобно редким ангельским визитам…» Можно ли представить себе что-либо более упоительное, более трогательное, более возвышенное, чем эти строки? Но Бернс, признаюсь, мисс Хейвуд, ему нет равных. Если у Вальтера Скотта все же можно найти изъян, так это недостаток страсти. Нежный, утонченный, выразительный – но пресный. Мужчина, неспособный воздать должное женской прелести, на мой взгляд, заслуживает презрения. Порой, не спорю, его поэзию озаряют проблески чувства, как в тех строках, о которых мы говорили: «О, женщины, в часы досуга…» Бернс пылает страстью всегда. Его душа – жертвенник, воздвигнутый, чтобы поклоняться прекрасной даме, а его поэзия поистине воскуряет фимиам в ее честь.

– Я с большим удовольствием прочла некоторые стихотворения Бернса, – сказала Шарлотта, как только сумела вставить слово, – но я не слишком романтична и не могу совершенно отделить стихи поэта от его характера, и не совсем достойное поведение Бернса в значительной степени мешало мне наслаждаться его стихами. Мне трудно поверить в искренность его любви. Я сомневаюсь в глубине его переживаний. Он что-то почувствовал, написал и забыл.

– Ах нет! – с жаром воскликнул сэр Эдвард. – Бернс – весь страсть и искренность! Возможно, его гений и впечатлительность явились причиной некоторых заблуждений. Но кто из нас без греха? Было бы слишком строго и умозрительно ожидать от пылкой души гения приземленности заурядного сознания. Возможно, страсти, которые разжигает в человеческой груди пламя таланта, несовместимы с прозаической благопристойностью, и ни вы, очаровательнейшая мисс Хейвуд, – это было произнесено с подчеркнутой галантностью, – и никакая другая женщина не можете справедливо судить о том, что говорит, пишет или совершает мужчина, неодолимо охваченный безграничной страстью.

Если Шарлотта правильно поняла смысл этих красивых слов, они не отличались благопристойностью, но все же она была польщена необычной формой, в которой был высказан комплимент, и сдержанно ответила:

– Я мало смыслю в таких вещах. Какой прекрасный день. Насколько мне представляется, дует южный ветер.

– Как счастлив ветер, что занимает мысли мисс Хейвуд!

Шарлотта вдруг подумала, что сэр Эдвард чрезвычайно глуп. А также поняла, зачем он за ней увязался, – в пику мисс Бриртон. Она догадалась об этом по нескольким его обеспокоенным взглядам, но зачем было ему говорить столько глупостей, так и осталось для нее загадкой. Ей показалось, что сэр Эдвард очень сентиментален, вечно охвачен каким-нибудь очередным порывом и в высшей степени привержен всем новомодным мудреным словечкам. Она решила, что мыслит он путано, а говорит, не слишком вникая в суть дела. Со временем она составит о нем более полное представление. Когда же сэр Эдвард предложил отправиться в библиотеку, Шарлотта почувствовала, что уже достаточно насладилась его обществом, и с искренней радостью приняла приглашение леди Денем погулять с ней по бульвару.

Когда все остальные их покинули – сэр Эдвард с притворным отчаянием, – они занялись приятной беседой, то есть леди Денем, как и полагается знатной даме, без умолку болтала только о себе, а Шарлотта слушала, с интересом отмечая, как не походят друг на друга тетушка и племянник. В речи леди Денем, разумеется, не было и следа неопределенных чувств или туманных фраз. Без лишних церемоний взяв Шарлотту за руку, как человек, полагающий, что любые знаки внимания с его стороны должны почитаться за честь, леди Денем с лукавой проницательностью и непосредственностью, проистекающими то ли из чувства собственной значительности, то ли из природной склонности к разговору, произнесла:

– Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила ее с братом погостить у меня неделю, как было прошлым летом. Но я этого не сделаю. Она изо всех сил старается подольститься ко мне, все время хвалит то одно, то другое, но я-то вижу ее насквозь. Меня не проведешь, моя милочка.

Шарлотта не знала, что на это ответить, никого не задев. И, не найдя ничего лучше, спросила:

– Вы имеете в виду сэра Эдварда и мисс Денем?

– Вот именно, дорогая. Свой молодняк, как я их иногда называю, потому что постоянно с ними нянчусь. Минувшим летом, примерно в это же время, они погостили у меня неделю, с понедельника по понедельник, и были очень довольны и признательны. Они очень славные молодые люди, моя милая. Мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, что я уделяю им внимание только из-за покойного сэра Гарри. Вовсе нет, они весьма достойные люди, поверьте мне, иначе они не оказались бы в моем обществе. Я не из тех, кто покровительствует неизвестно кому. Мне непременно нужно знать, чего я хочу и с кем имею дело, иначе я и пальцем не пошевельну. Думаю, меня еще никому не удалось провести, а для женщины, дважды побывавшей замужем, это немало. Между нами говоря, бедный сэр Гарри поначалу меня недооценивал. Но, – с легким вздохом, – теперь он в могиле, а об умерших плохо не говорят. На свете не было парочки счастливей нас, он был почтенный человек, настоящий джентльмен, из старинного рода. Когда сэр Гарри умер, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.

И леди Денем бросила на собеседницу многозначительный взгляд, по которому можно было заключить, что этими словами она рассчитывала произвести ошеломляющее впечатление; но, не заметив на лице Шарлотты восторженного изумления, поспешно добавила:

– Сэр Гарри не завещал их своему племяннику, моя дорогая. В завещании об этом не было ни слова. Просто как-то он при мне обронил, что хотел бы оставить часы племяннику. Но я вовсе не обязана была их отдавать, если б сама того не захотела.

– Это очень любезно с вашей стороны! Очень великодушно! – произнесла Шарлотта, с трудом изобразив восхищение.

– Да, моя милочка, и я сделала для него не только это. Я проявляю к сэру Эдварду дружескую щедрость. Бедный молодой человек так в ней нуждается. Хотя я всего лишь вдова, дорогая, а он наследник, у нас нет друг к другу никаких претензий, как это сплошь и рядом бывает в подобных случаях. Я не получаю с имущества Денемов ни шиллинга. Сэр Эдвард ничего мне не выплачивает. Я ничем ему не обязана, поверьте мне. Это я ему помогаю.

– В самом деле! Он очень приятный молодой человек с весьма изысканными манерами.

Это было сказано главным образом для того, чтобы не оставить слова леди Денем без ответа, однако Шарлотта заметила, что вызвала подозрение собеседницы, которая, устремив на нее проницательный взгляд, произнесла:

– Вот именно, он очень хорош собой, и надо надеяться, какая-нибудь леди, располагающая большим состоянием, придет к такому же убеждению. Мы с ним частенько говорим на эту тему. Красивый молодой человек вроде него может раздаривать девушкам улыбки и комплименты, зная при этом, что жениться он должен на деньгах. И в том, в главном, сэр Эдвард очень разумный молодой человек, с правильными представлениями.

– Обладая столь выдающимися качествами, – проговорила Шарлотта, – сэр Эдвард Денем может почти не сомневаться, что женится на леди с состоянием, если того захочет.

Подобная высокая оценка, казалось, совершенно рассеяла подозрения леди Денем.

– Хорошо сказано, моя дорогая! – воскликнула леди Денем. – Нам бы только заполучить сюда богатую наследницу! Их ведь нынче днем с огнем не сыщешь! Пожалуй, с тех пор, как Сэндитон стал таким людным местом, здесь не видели не то что законной наследницы, но даже претендентки на наследство. Да, семьи прибывают одна за другой, однако, насколько мне известно, никто из них не располагает настоящей собственностью – земельной или в ценных бумагах. Доход у них, возможно, и есть, но не собственность. Как правило, это священники, или юристы из города, или офицеры на пенсии, или вдовы, имеющие долю в наследстве. Какой от них прок? Разве что они снимают наши пустующие дома, и, между нами, они, по-моему, круглые идиоты, что не сидят дома. Вот если бы нам удалось заполучить молодую наследницу, приехавшую поправить здоровье (а если бы ей прописали молоко ослицы, то я бы им ее снабжала), а после, окрепнув, она влюбилась бы в Эдварда!

– В самом деле, это было бы весьма удачно.

– Мисс Эстер тоже должна выйти замуж за человека со средствами. Ей нужен богатый муж. Ах, барышень без состояния можно только пожалеть! Но… – немного помолчав, – если мисс Эстер рассчитывает на то, что я приглашу их погостить надолго, она ошибается. С прошлого лета все переменилось. Со мной теперь мисс Клара, а это совсем другое дело.

Леди Денем проговорила последние слова с такой серьезностью, что Шарлотта незамедлительно усмотрела в них доказательство подлинной важности темы и приготовилась выслушать дальнейшие объяснения, однако за этими словами последовало только:

– Я не собираюсь превращать свой дом в гостиницу. Иначе моим двум горничным придется все утро наводить порядок в спальнях. Они каждый день убирают комнату мисс Клары и мою. Если работы у них прибавится, они, чего доброго, попросят увеличить жалованье.

Шарлотта не была готова к возражениям такого рода и, не сочтя возможным выразить притворное сочувствие, решила промолчать. С насмешливым видом леди Денем продолжала:

– К тому же, моя милая, разве я могу приглашать кого-нибудь к себе, нанося тем самым ущерб Сэндитону? Если кому-то хочется пожить возле моря, почему бы не снять для себя помещение? В городе полно пустых домов, даже здесь, на бульваре, их три; вот я вижу объявления о сдаче домов номер три, четыре и восемь. Пожалуй, дом номер восемь, угловой, для них велик, но любой из двух других, небольших и уютных, вполне хорош для молодого джентльмена с сестрой. Так вот, моя дорогая, в следующий раз, когда мисс Эстер станет жаловаться на сырость в Денем-парке и рассуждать о пользе купаний, я посоветую им приехать сюда и снять на две недели один из этих домов. Как по-вашему? Хочешь делать добро, начинай с родственников.

Шарлотта не знала, смеяться ей или негодовать, однако нараставшее возмущение взяло верх. Ничем не выдав своих чувств, она вежливо промолчала. Но терпение ее иссякло. Не слушая больше леди Денем, продолжавшую в том же духе, Шарлотта позволила своим мыслям принять следующее направление: «Она низкая женщина. Я даже представить себе этого не могла. Мистер Паркер отзывался о ней с большой симпатией. По-видимому, его суждениям не стоит доверять. Он слишком добросердечен, чтобы ясно видеть человека. Я должна судить обо всем сама. К тому же его отношения с леди Денем заставляют его быть пристрастным. Он убедил ее способствовать процветанию Сэндитона, а так как в этом вопросе они преследуют одни и те же цели, то он вообразил, что и во всем остальном она похожа на него. Но она очень, очень низкая. По-моему, в ней нет ничего хорошего. Бедняжка мисс Бриртон! И леди Денем делает подлыми всех, кто ее окружает. Возьмем, к примеру, сэра Эдварда с сестрой, не знаю, заслуживают ли уважения их врожденные качества, но им приходится проявлять низость, раболепствуя перед ней. И я тоже поступаю низко, уделяя ей свое внимание, притворяясь, что соглашаюсь с ней. Вот что бывает, когда богачи ведут себя гадко».




ГЛАВА 8


Обе дамы продолжали прогулку, пока к ним не присоединились остальные члены компании, уже успевшие побывать в библиотеке; вслед, с пятью книгами под мышкой, выбежал молодой Уитби, который нес их в двуколку сэра Эдварда. Подойдя к Шарлотте, сэр Эдвард сказал:

– Хочу рассказать вам, чем мы занимались в библиотеке. Сестра спросила у меня совета в выборе книг. У нас нет недостатка в свободном времени, и мы много читаем. Что касается романов, я крайне взыскательный читатель. И глубоко презираю пустые книжонки из публичной библиотеки. Вы никогда не услышите от меня похвалы легкомысленным опусам, чьи сумбурные построения никак не способствуют сосредоточенности мысли, или скучным описаниям заурядных происшествий, из которых нельзя извлечь никаких полезных выводов. Напрасно мы поместили бы их в перегонный куб литературы, продукт их переработки не будет представлять никакой научной ценности. Надеюсь, вам понятно, о чем я говорю?

– Не вполне. Но если вы объясните мне, какого рода романам вы отдаете предпочтение, вероятно, я смогу понять вас лучше.

– С превеликим удовольствием, моя прекрасная собеседница. Романы, которым я отдаю предпочтение, представляют человеческую натуру во всем ее великолепии, живописуют сильные и благородные переживания, рождение могучей страсти из первого робкого чувства и превращение этой страсти в высшую энергию ниспровергнутого разума; в этих романах сверкающая искра женского очарования разжигает в душе мужчины бушующее пламя, подчиняясь которому (бывает, что и ценой некоторых отклонений от прямого пути старомодных обязательств) он ставит на карту все, отваживается на все и добивается всего. Вот какие произведения я читаю с восторгом и, позволю себе заметить, не без пользы. Они рисуют нам великолепную картину возвышенных понятий, широких взглядов, безграничной страсти, беспредельной решимости; даже если случай не благоприятствует высоким порывам главного героя, неукротимо стремящегося к цели, мы проникаемся к нему снисхождением, наши сердца отказываются судить его строго. Было бы лицемерием утверждать, что блестящая жизнь такого героя волнует нас ничуть не больше унылых добродетелей любого из его соперников. Наше сочувствие к последним – всего лишь снисходительность. Я отдаю предпочтение романам, которые, уводя нас за рамки простейших душевных побуждений, не оскорбляют чувств и представлений зрелого человека.

– Если я правильно вас поняла, – сказала Шарлотта, – то в том, что касается романов, наши вкусы расходятся.

Тут им пришлось расстаться, так как мисс Денем слишком устала и пожелала отправиться домой.

Суть дела заключалась в том, что сэр Эдвард, волею обстоятельств вынужденный почти безвыездно жить в своем имении, читал гораздо больше сентиментальных романов, чем было для него полезно. С ранних пор его воображение было захвачено самыми пламенными и предосудительными отрывками из Ричардсона, и со временем подобные произведения, в которых мужчина, невзирая на все преграды, упорно домогается расположения женщины, составили значительную часть его чтения и сформировали его характер. А извращенность суждений, которую следует объяснить природным недостатком ума, привела к тому, что привлекательность, стойкость, находчивость и упорство отрицательных героев затмили в глазах сэра Эдварда все их сумасбродства и злодейства. Подобное поведение, на его взгляд, свидетельствовало об исключительности характера, силе воодушевления и чувств. Оно волновало и воспламеняло его, он неизменно желал такому герою успеха и скорбел над его поражениями сильнее, чем на то рассчитывал автор.

Хотя многими своими представлениями сэр Эдвард был обязан чтению таких романов, было бы несправедливо утверждать, что он не читал ничего другого или что речь его не сформировалась под влиянием более широкого круга современной словесности. Он читал всевозможные эссе, письма, путевые заметки и критические статьи, но подобно тому, как из уроков благонравия он, как нарочно, извлек только ложные принципы, а из истории нравственного краха – влечение к пороку, из стиля наших наиболее почитаемых писателей он перенял лишь мудреные слова и туманные фразы.

Со временем главной жизненной целью сэра Эдварда стало обольщение. Зная о своей счастливой наружности и уверившись в собственной неотразимости, он превратил обольщение в постоянное занятие. Он чувствовал, что создан быть опасным человеком, достойным потомком Ловласа. Он полагал, что даже само его имя звучит обольстительно. Изображая из себя усердного и галантного почитателя красоты, произнося изысканные речи перед каждой привлекательной девушкой, он исполнял лишь малую часть роли, которую себе предназначил. Он почитал себя обязанным – в соответствии со своими представлениям о светскости – при самом поверхностном знакомстве отпускать комплименты и неумеренные похвалы мисс Хейвуд или любой другой девице с малейшими притязаниями на красоту, но обольстить он собирался Клару.

Ее совращение было делом решенным. Этого требовало само ее положение. Клара была соперницей сэра Эдварда в борьбе за благосклонность леди Денем, она была молода, красива и зависима. Сэр Эдвард с самого начала уверился в необходимости такого шага и давно уже пытался с помощью продуманного ухаживания покорить ее сердце, заставить ее пренебречь своими принципами. Клара видела его насквозь и не имела ни малейшего намерения оказаться совращенной, но довольно терпеливо переносила ухаживания сэра Эдварда, чтобы не потерять его привязанности, возникшей под воздействием ее чар. Однако даже более открытое противодействие никак не могло расстроить замыслов сэра Эдварда. У него имелось надежное средство на случай явного презрения или отвращения со стороны Клары. Если она не уступит его чувствам, он ее похитит. Сэр Эдвард знал свое дело. Он тщательно продумал все действия. Если его вынудят к ним, ему, конечно же, придется изобрести что-то новое, еще не приходившее в голову его предшественникам, и он со жгучим любопытством размышлял над тем, не найдется ли в окрестностях Тимбукту одинокого домика, где могла бы поселиться Клара. Увы, расходы по осуществлению этого великолепного замысла намного превышали имеющиеся в его распоряжении средства, и благоразумие обязывало сэра Эдварда предпочесть самый банальный вариант бесчестья и позора, уготованных предмету его страсти, самому эффектному.




ГЛАВА 9


Вскоре после прибытия в Сэндитон Шарлотта, поднимаясь с пляжа на бульвар, заметила у дверей гостиницы только что подъехавший экипаж, запряженный почтовыми лошадьми; при этом количество багажа, который выгружался и заносился внутрь, внушало надежду, что здесь решила надолго поселиться некая почтенная семья.

Обрадовавшись, что сможет принести добрые вести мистеру и миссис Паркер, которые чуть раньше отправились домой, Шарлотта поспешила к Трафальгар-хаусу со всем проворством, на которое была способна после двухчасового сражения с весьма полезным для здоровья ветром, дувшим прямо с моря; но не успела она достигнуть небольшой лужайки, как заметила невдалеке даму, быстро шагавшую за ней следом. Удостоверившись, что дама ей незнакома, Шарлотта, стремясь войти в дом первой, ускорила шаг, однако ей не удалось осуществить свое намерение из-за стремительности, с которой передвигалась дама; последняя пересекла лужайку, когда Шарлотта была на ступеньках и звонила в колокольчик, но в тот момент, как появился слуга, дама уже стояла рядом. Непринужденность дамы, ее «Как поживаешь, Морган?», а также выражение лица Моргана вызвали у Шарлотты мгновенное замешательство, но уже в следующий миг в холле появился мистер Паркер, чтобы приветствовать сестру, которую увидел из окна, и наконец мисс Диана Паркер была представлена Шарлотте. Ее приезд всех сильно изумил, но еще сильнее обрадовал. Нельзя представить себе ничего любезнее приема, который оказали ей хозяева. Как она доехала? С кем? Как замечательно, что путешествие оказалось ей по силам! Разумеется, она остановится у них?

Мисс Диана Паркер, стройная, среднего роста женщина лет тридцати четырех, скорее хрупкая, чем болезненная, с приятным лицом и очень живыми глазами, непринужденностью и прямотой манер напоминала брата, хотя тон ее был более решительный и менее кроткий. Она незамедлительно обрисовала положение дел, поблагодарила за приглашение, но «это совершенно невозможно, они приехали втроем и собираются пробыть здесь некоторое время и снять комнаты».

– Втроем! Не может быть! И Сьюзен с Артуром! Сьюзен тоже смогла приехать! Какая приятная новость!

– Да, да, мы в самом деле приехали втроем. Ничего не поделаешь. Другого выхода не было. Потом я все расскажу. Но, дорогая Мэри, пошли кого-нибудь за детьми, мне не терпится их увидеть.

– Как Сьюзен перенесла дорогу? А Артур? Почему они не пришли вместе с тобой?

– Сьюзен перенесла дорогу великолепно. Она не сомкнула глаз ни накануне отъезда, ни прошлой ночью в Чичестере, а так как ей это не свойственно, скорее мне, я за нее сильно тревожилась; но Сьюзен держалась молодцом, обошлось без истерики, вплоть до того момента, как перед нами предстал старый добрый Сэндитон. Впрочем, и тут приступ был не слишком сильный, когда мы подъехали к гостинице, он почти закончился, и Сьюзен смогла благополучно выйти из кареты с помощью одного только мистера Вудкока, а когда я уходила, она уже распоряжалась относительно багажа и помогала старому Сэму распаковывать вещи. Она шлет наилучшие пожелания и безмерно сожалеет, что по причине своей немощи не в силах навестить вас сразу же по приезде. Что до бедного Артура, то он был не прочь к вам прийти, но нынче такой сильный ветер, что я подумала: не стоит ему рисковать, не то у него разыграется люмбаго. Я помогла ему надеть пальто и отправила на бульвар поискать нам комнаты. Мисс Хейвуд, должно быть, видела нашу карету около гостиницы. Я поняла, что это мисс Хейвуд, как только увидала ее перед домом.

Том, дорогой, я так рада, что ты уже не хромаешь! Позволь мне пощупать твою лодыжку. Прекрасно, все в полном порядке. Сухожилия почти не повреждены – едва прощупываются. Теперь каким образом я здесь оказалась. Я сообщала тебе в письме о двух многочисленных семействах, которые я надеялась к вам послать, – одно из пансиона, и другое – из Вест-Индии.

Мистер Паркер придвинул свой стул поближе к сестре, нежнейшим образом взял ее за руку и ответил:

– Да, да. Как ты деятельна и добра!

– Семейство из Вест-Индии, – продолжала она, – представляющееся мне наиболее предпочтительным – так сказать, лучшим из хорошего, – это миссис Гриффитс со своими домочадцами. Лично я с ними не знакома. Вероятно, ты слышал от меня о мисс Кэппер, близкой подруге моей ближайшей подруги Фанни Нойс. Так вот, мисс Кэппер состоит в тесной дружбе с миссис Дарлинг, а та находится в переписке с миссис Гриффитс. Как видишь, цепочка между нами совсем короткая, и каждое звено на месте. Миссис Гриффитс, заботясь о здоровье своего семейства, хотела бы поехать к морю, в какое-нибудь тихое местечко на побережье Суссекса, и попросила в письме свою подругу миссис Дарлинг высказать на сей счет ее мнение. Когда миссис Дарлинг получила письмо от миссис Гриффитс, у нее как раз гостила мисс Кэппер, и она попросила у той совета. А мисс Кэппер в тот же день сообщила об этом в письме Фанни Нойс, а Фанни, которая принимает в нас живое участие, мгновенно взялась за перо и изложила мне все обстоятельства дела, кроме имен, которые стали известны лишь позднее. Мне оставалось только с той же почтой ответить на письмо Фанни, и настоятельно рекомендовать Сэндитон. Фанни опасалась, что для такой семьи у вас не найдется достаточно большого дома. Но кажется, я злоупотребляю вашим вниманием. Сейчас увидите, как все устроилось. Из той же переписки я с удовольствием узнала, что миссис Дарлинг уже рекомендовала Сэндитон семейству из Вест-Индии, которое намерено туда отправиться. Тогда-то я тебе и написала. Но два дня назад – все правильно, позавчера – я снова узнала от Фанни Нойс, что она узнала от мисс Кэппер, получившей письмо от миссис Дарлинг, что миссис Гриффитс выразила некоторые сомнения относительно Сэндитона. Я ясно выражаюсь? Прежде всего я хочу внести в это дело ясность.

– О, совершенно ясно, совершенно. Так что же?

– Причиной этих сомнений послужили отсутствие связи с Сэндитоном и невозможность убедиться в том, что по прибытии туда семейство миссис Гриффитс сможет обосноваться со всеми подобающими удобствами. Она проявила особую придирчивость и щепетильность в этих вопросах скорее из-за некой мисс Лэм, молодой леди, возможно племянницы, чем из-за себя и своих дочерей. У мисс Лэм огромное состояние – она богаче всех их, вместе взятых, – и слабое здоровье. Отсюда сразу становится ясно, что представляет собой миссис Гриффитс: беспомощная и праздная особа – такими делают людей богатство и жаркий климат. Впрочем, не все же предприимчивы от природы.

Что мне оставалось делать? Некоторое время я пребывала в нерешительности. Предложить им написать тебе или миссис Уитби, чтобы кто-нибудь из вас подыскал им дом? Ни первое, ни второе меня не устроило – ненавижу затруднять людей без крайней надобности. И совесть подсказала мне, что здесь необходимо мое участие. Передо мной семья больных, беспомощных людей, которым я могу помочь. Я посоветовалась со Сьюзен – она меня поддержала. С Артуром тоже не возникло никаких осложнений, мы незамедлительно занялись приготовлениями, вчера в шесть утра выехали из дому, сегодня в тот же час – из Чичестера, и вот мы здесь!

– Чудесно! Чудесно! – воскликнул мистер Паркер. – Диана, только ты способна так преданно служить друзьям и делать добро всем на свете. Ты бесподобна. Мэри, дорогая, разве она не удивительная женщина? Ну, а теперь, какой дом ты предполагаешь для них снять? Как велика их семья?

– Не знаю, – ответила сестра, – не имею ни малейшего представления. Подробности мне неизвестны. Но я уверена, что самый большой дом в Сэндитоне не будет для них велик. Скорее, им понадобится два. Пока я сниму один, но не меньше чем на неделю. Мисс Хейвуд, вероятно, я вас удивляю. Вы не знаете, что обо мне подумать. По вашему выражению лица я заключаю, что вы не привыкли к такой стремительности.

В голове Шарлотты только что пронеслось:

«Непостижимая назойливость! Деловитость на грани безумия!» – но вежливый ответ нашелся без труда.

– Осмелюсь заметить, я и в самом деле выгляжу изумленной, – произнесла она, – так как предпринятое вами дело требует больших усилий, а мне известно, как слабы здоровьем вы и ваша сестра.

– Вы правы, здоровье у нас очень слабое. Наверное, в Англии и трех человек не найдется, кто с тем же правом мог это заявить. Но, дорогая мисс Хейвуд, мы посланы в этот мир, чтобы по мере сил помогать нашим ближним, и если нам дана хоть крупица воли, то немощное тело не может служить извинением, сколь бы ни хотелось нам воспользоваться этим предлогом. Мир делится на слабых и сильных духом, на тех, кто способен действовать, и тех, кто не способен, и святая обязанность деятельных людей не упускать ни малейшей возможности быть полезными. По счастью, мои недуги и недуги моей сестры не всегда непосредственно угрожают жизни, и я убеждена, что пока у нас есть силы помогать другим, чувство исполненного долга будет укреплять не только наш дух, но и тело. Направляясь сюда с этой мыслью, я чувствовала себя великолепно.

Появление детей прервало этот скромный панегирик собственным душевным качествам. Приласкав их и уделив внимание каждому, мисс Паркер собралась уходить.

– Разве ты не отобедаешь с нами? Прошу тебя, останься! – вскричал мистер Паркер и, получив решительный отказ, добавил: – Когда же мы снова тебя увидим? Чем мы можем тебе помочь? – И мистер Паркер любезно предложил свою помощь в поисках дома для миссис Гриффитс. – Я приду к тебе сразу же после обеда, – сказал он, – и буду тебя сопровождать.

Но его предложение было тут же отклонено:

– Нет, милый Том, ни за что на свете я и шагу тебе ступить не позволю ради моих дел. Ты должен беречь свою лодыжку. По тому, как ты ставишь ногу, я вижу, что ты ее перетрудил. Нет, я сей же миг отправляюсь на поиски дома. Обед нам подадут не раньше шести, и к тому времени я надеюсь что-нибудь найти. Сейчас только половина пятого. Что до встречи со мной сегодня, то не могу обещать ничего определенного. Сьюзен с Артуром проведут весь вечер в гостинице и будут рады видеть тебя в любое время. Я же, узнав, удалось ли Артуру снять нам комнаты, вероятно, сразу после обеда опять уйду – потому что нам хотелось бы завтра с утра уже обосноваться на новом месте. Очень сомневаюсь, что бедняжке Артуру удастся найти подходящее жилье, но, похоже, он взялся за это дело со всем рвением.

– Мне кажется, ты не щадишь себя, – сказал мистер Паркер. – Так недолго и свалиться. Тебе не следует выходить после обеда.

– Верно, – вскричала его жена, – у вас обед – одно название, от него никакого проку. Я знаю, какой плохой у вас аппетит.

– Сьюзен и в самом деле ничего не ест. А у меня, уверяю вас, в последнее время аппетит значительно улучшился. Я стала готовить горький отвар, который творит чудеса. Но первую неделю после путешествия я ничего не ем, а что касается Артура, то он и так слишком любит поесть. Нам нередко приходится его ограничивать.

– Но ты ничего не рассказала мне про семью из камберуэльского пансиона, – сказал мистер Паркер, направляясь вместе с ней к выходу, – мы можем надеяться на их приезд?

– О, разумеется, разумеется! Я несколько отвлеклась, но три дня назад пришло письмо от моей подруги миссис Чарльз Дюпюи, она заверяет меня, что камберуэльская семья непременно приедет. Они наверняка здесь появятся, и очень скоро. И камберуэльская дама – не знаю, как ее зовут, – не будучи столь богатой и независимой, как миссис Гриффитс, будет искать себе жилье сама. Я расскажу тебе, откуда мне стало о ней известно. Миссис Чарльз Дюпюи живет почти по соседству с одной леди, родственник которой недавно поселился в Клэпеме, и этот родственник дает в пансионе уроки риторики и литературы. По моей просьбе один из друзей Сидни связался с этим человеком, и тот порекомендовал Сэндитон. Однако миссис Чарльз Дюпюи сумела все прекрасно устроить и без моего непосредственного вмешательства.




ГЛАВА 10


Не прошло и недели с тех пор, как мисс Диана Паркер сообщила брату, что в ее состоянии морской воздух, несомненно, был бы губителен, и, однако, вот она в Сэндитоне и, похоже, намеревалась остаться здесь на некоторое время, напрочь забыв о том, что писала и чувствовала еще совсем недавно. В загадочном состоянии здоровья мисс Дианы Шарлотта не могла не заподозрить некоторой доли фантазии. Странные недомогания и чудесные избавления представлялись ей скорее развлечением праздного ума, чем подлинными недугами и исцелениями. Семейство Паркер, вне всякого сомнения, отличалось живым воображением и чувствительностью, но, если чувства, переполнявшие старшего брата, нашли себе выход в прожектерстве, сестры его были склонны растрачивать свои на изобретение самых невероятных болезней.

В целом душевная живость Паркеров не находила себе должного применения; отчасти поэтому она выливалась в страстное желание служить другим. Казалось, им суждено было постоянно оказывать кому-то помощь, ибо, не проявляя энергии, они начинали страдать от всяческих жестоких недугов. Некоторая врожденная болезненность, а также пагубная тяга к медицине, к тому же с оттенком шарлатанства, привели к тому, что время от времени они и впрямь испытывали различные недомогания; все остальные их болезни являлись плодом воображения, подстегнутого стремлением к исключительности и жаждой чудес. У них были щедрые души и благие намерения, но в каждом их добром поступке сквозили беспокойный нрав и желание превзойти всех: что бы они ни делали или ни чувствовали – все было проникнуто тщеславием.

Бóльшую часть вечера мистер и миссис Паркер провели в гостинице; однако при этом Шарлотта не раз видела из окна, как мисс Диана мечется по городу в поисках дома для женщины, с которой она не была знакома и которая об этом не просила. С другими членами семейства Шарлотта познакомилась на следующий день, когда те благополучно перебрались в меблированные комнаты и любезно пригласили всех их на чашку чая.

Они поселились в одном из домов на бульваре, и, когда Шарлотта вошла в небольшую уютную гостиную с прекрасным видом на море, они уже сидели там, переодевшись к вечеру. Несмотря на очень теплый летний день, окна в гостиной не были распахнуты, более того – диван со столом, за которым располагались все присутствующие, помещались на другом конце комнаты, у пылающего камина. Мисс Сьюзен, к которой Шарлотта, памятуя о трех вырванных зубах, приблизилась с почтительным состраданием, наружностью и манерами не слишком отличалась от своей сестры, хотя казалась более хрупкой, более изнуренной болезнями и лекарствами, но при том более раскованной, хоть и менее громогласной. Весь вечер она, как и Диана, болтала не закрывая рта, и, если не считать зажатого в руке флакона с нюхательными солями и того, что два или три раза она принимала капли из пузырька, целая батарея которых успела выстроиться на камине, не считая также множества гримас и подергиваний, Шарлотта не заметила никаких симптомов иного недомогания – кроме того, которое она со всей самонадеянностью собственного крепкого здоровья взялась бы лечить, погасив огонь в камине, распахнув окно и выбросив прочь капли и нюхательные соли. Ей не терпелось взглянуть на мистера Артура Паркера. Она представляла его себе хилым, тщедушным юношей и с изумлением обнаружила, что ростом он не ниже брата, но гораздо плотнее – крепкий и широкоплечий, – и, кроме некоторой одутловатости, ничто не выдавало в нем больного.

Диана, несомненно, была главой семьи, ее движущей силой и деятельным началом. С утра хлопоча по делам миссис Гриффитс и своим собственным, она по-прежнему оставалась самой оживленной из всех. Сьюзен же руководила их окончательным переселением из гостиницы, собственноручно перенеся при этом две тяжелые коробки, а Артуру воздух показался таким холодным, что он поспешил перейти из одного дома в другой, после чего гордо уселся поджариваться у самого огня. Диана призналась, что немного устала; хлопоты ее слишком обычны, чтобы их перечислять, но, по собственным подсчетам, за семь часов она ни разу не присела. Однако достигнутые успехи придали ей сил: преодолев множество препятствий, она не только сняла для миссис Гриффитс отличный дом за восемь гиней в неделю, но и провела множество переговоров с поварами, горничными и прачками, так что по прибытии миссис Гриффитс оставалось лишь призвать их к себе одним мановением руки. В довершение всего Диана написала несколько строк самой миссис Гриффитс; нехватка времени не позволяла ей воспользоваться привычным окольным путем передачи сведений, и потому она с упоением прокладывала первую тропинку знакомства к столь изобильному источнику новых обязанностей.

Выходя из дома, мистер и миссис Паркер с Шарлоттой увидели два почтовых экипажа, направлявшихся к гостинице, – приятное зрелище, дающее повод для догадок. Сестры Паркер и Артур также что-то видели: они заметили из окна, что в гостиницу кто-то приехал, больше им ничего разглядеть не удалось. Мистер и миссис Паркер утверждали, что экипажей два. Что, если это камберуэльский пансион? Но все присутствующие заявили, что двух экипажей для пансиона слишком мало. Мистер Паркер уверился, что прибыло новое семейство.

Все еще пытаясь рассмотреть, что происходит у гостиницы, все наконец расселись по местам; Шарлотта оказалась рядом с Артуром, которому близость к огню доставляла такое наслаждение, что, когда он попытался уступить ей свое место, нельзя было не отдать должное его благовоспитанности. Не заметив в отказе гостьи ни малейших колебаний, Артур с довольным видом вновь опустился на стул. Шарлотта отодвинулась от огня подальше, используя в качестве экрана плечи и спину своего соседа и радуясь, что они оказались гораздо шире, чем она предполагала.

Хотя не только поза, но и выражение лица Артура свидетельствовали об усталости, он был совсем не прочь поболтать с Шарлоттой. И пока четверо остальных беседовали преимущественно между собой, он не испытывал никаких сожалений, что по долгу вежливости оказывает внимание сидевшей рядом с ним хорошенькой девушке. Его брат, понимавший, что молодому человеку, как правило, решительно недостает повода проявить себя, а также и предмета подлинного воодушевления, наблюдал за этой сценой с явным удовольствием. Очарование цветущей юности произвело такой эффект, что сосед Шарлотты произнес нечто вроде извинения за то, что разжег камин.

– Дома мы не стали бы топить, – заметил он, – но возле моря воздух всегда сырой. Ничего на свете так не боюсь, как сырости.

– Мне повезло больше, – ответила Шарлотта. – Я никогда не знаю, сух или влажен воздух. Мне он всегда идет на пользу и придает сил.

– Я тоже не меньше других люблю свежий воздух, – продолжал Артур. – Обожаю стоять у открытого окна, когда нет ветра, но, к сожалению, сырой воздух мне вреден. От сырости у меня разыгрывается ревматизм. Вы, вероятно, не страдаете ревматизмом?

– Ни в малейшей степени.

– Это большое счастье. Возможно, у вас больные нервы?

– Полагаю, что нет. Мне так не кажется.

– А вот я очень нервный. Сказать по правде, от нервов я страдаю больше всего, таково мое мнение. Мои сестры считают, что у меня разлитие желчи, но я с ними не согласен.

– Несомненно, вы имеете полное право с ними не соглашаться.

– Будь у меня разлитие желчи, – продолжал Артур, – вино причиняло бы мне вред, я же ощущаю от него только пользу. Чем больше я выпью вина – разумеется, в меру, – тем лучше себя чувствую. А всего лучше я чувствую себя по вечерам. Если бы вы видели меня сегодня до обеда, то, скорее всего, подумали бы, что я заслуживаю жалости.

В это Шарлотте было нетрудно поверить. Однако она невозмутимо произнесла:

– Насколько я разбираюсь в нервных болезнях, при их лечении незаменимы свежий воздух и движение – ежедневный моцион, я посоветовала бы вам двигаться гораздо больше, чем вы, вероятно, привыкли.

– О, я и сам люблю движение, – ответил Артур, – и, если позволит погода, собираюсь много гулять. Каждое утро перед завтраком буду выходить и прогуливаться по бульвару, вы часто сможете видеть меня у Трафальгар-хауса.

– Но разве прогулку до Трафальгар-хауса можно назвать моционом?

– Нет, если говорить о расстоянии, но холм, на котором он стоит, такой крутой! Взобраться на этот холм в середине дня значит неминуемо вспотеть! Пока я туда вскарабкаюсь, пот будет лить с меня градом! Я очень легко потею, а это самый верный признак нервозности.

Они так углубились в медицину, что Шарлотта сочла появление лакея с чайным подносом весьма приятной переменой. Галантность молодого человека куда-то мгновенно испарилась. Артур взял какао с подноса, на котором число заварочных чайничков и прочих принадлежностей для чаепития почти соответствовало числу присутствующих – мисс Сьюзен пила один сорт травяного чая, мисс Диана другой, – и, повернувшись лицом к камину, принялся с довольным видом помешивать и томить на огне свой напиток, а также подсушивать кусочки хлеба, принесенные на специальной подставке для тостов, и пока не довел своего дела до конца, Шарлотта не услышала от него ни слова, если не считать нескольких обрывочных возгласов одобрения в свой собственный адрес.

Однако, завершив свои труды, Артур галантно придвинул к ней свой стул и доказал, что трудился не для одного себя, сердечно пригласив ее отведать какао и тостов. Он очень удивился, заметив, что Шарлотта уже успела налить себе чаю, – настолько был поглощен собой.

– Я полагал, что управлюсь быстро, – заметил он, – но дело в том, что какао необходимо долго кипятить.

– Весьма вам признательна, – ответила Шарлотта, – но я предпочитаю чай.

– Тогда я налью себе, – сказал Артур. – Ничто не оказывает на меня такого благотворного действия, как большая чашка слабого какао.

Однако Шарлотта с изумлением заметила, что струя этого слабого какао густого темно-коричневого цвета, и в тот же миг обе его сестры вскричали:

– Ах, Артур! Ты с каждым днем пьешь какао все крепче!

Вполне вразумительный ответ «Сегодня оно и впрямь крепче положенного» убедил Шарлотту в том, что Артур не расположен морить себя голодом, как того желали бы его сестры или считал подобающим он сам. Чтобы не слышать больше своих сестер, он поспешил перевести разговор на тосты.

– Надеюсь, вы отведаете мои тосты, – проговорил он. – Мне кажется, я замечательно их готовлю. Они у меня никогда не подгорают, потому что я никогда не держу их слишком близко к огню, только взгляните, как равномерно они подрумянились. Вы любите подрумяненные тосты?

– Очень люблю, но только если их хорошенько намазать маслом, – ответила Шарлотта.

– Совсем как я, – подхватил он с довольным видом. – В этом мы с вами полностью сходимся. Сухие тосты не только не полезны, напротив, я полагаю, они чрезвычайно вредны для желудка. Если их слегка не намазать маслом, они поцарапают стенки желудка. Я в этом абсолютно уверен. С удовольствием намажу их маслом, сначала для вас, а потом для себя. Сухие тосты крайне вредны, но некоторые почему-то не желают этого понять. Сухие царапают стенки желудка, словно терка для мускатных орехов.

Однако завладеть маслом Артуру удалось не без боя: сестры незамедлительно обвинили его в неумеренности и безответственности, он же отвечал, что масла ест не больше, чем необходимо для защиты желудка, к тому же он просит масла не для себя, а для мисс Хейвуд. Это заявление возымело действие, Артур получил масло и намазал его на тост с аккуратностью, восхитившей, по меньшей мере, его самого. Справившись с ее тостом, он взялся за свой. Шарлотте едва удалось сохранить невозмутимость, когда, косясь на сестер, он тщательно соскреб почти все масло со своего куска, а после, улучив момент, добавил изрядную порцию и торопливо сунул в рот. Наслаждение, которое мистер Паркер извлекал из своей болезненности, бесспорно, было совершенно иного свойства, чем у его сестер, – во всяком случае, более телесным. Он в полной мере был подвержен земным соблазнам. Шарлотта не могла не заподозрить Артура в том, что избранная им линия поведения служила оправданием праздности и он готов был признать у себя наличие лишь таких болезней, которые требовали комфорта и усиленного питания. Однако вскоре она убедилась, что иногда он разделяет взгляды своих сестер.

– Как? – воскликнул Артур. – Вы решились выпить две чашки крепкого зеленого чаю! Должно быть, у вас стальные нервы! Как я вам завидую. Если бы я выпил хоть одну такую чашку – как вы думаете, что бы со мной произошло?

– Наверное, не спали бы всю ночь, – ответила Шарлотта, рассчитывая грандиозностью своего предположения пресечь попытку ее изумить.

– О, если бы только это! – воскликнул он. – Увы, зеленый чай для меня подобен яду, не прошло бы и пяти минут, как у меня отнялась бы вся правая половина тела. Звучит почти неправдоподобно, но это случалось со мной так часто, что сомневаться не приходится. Правая половина полностью отнимается на несколько часов!

– Звучит так странно, что верится с трудом, – холодно ответила Шарлотта, – однако, осмелюсь заметить, подобные сомнения легко могли бы развеять ученые, исследующие свойства зеленого чая и все варианты его воздействия на правую половину тела.

Вскоре после чаепития мисс Диане Паркер принесли из гостиницы письмо.

– От миссис Чарльз Дюпюи, – произнесла она, – лично в руки. – Пробежав глазами несколько строк, она громко воскликнула: – Ах, это очень странно! Право же, очень странно! Похоже, у обеих дам одинаковая фамилия. Две миссис Гриффитс! Это рекомендательное письмо камберуэльской леди, ее фамилия тоже Гриффитс. – После того как Диана прочла еще несколько строк, ее щеки сделались пунцовыми, и она в большом смятении прибавила: – Совершенно немыслимо! И мисс Лэм! Молодая богачка из Вест-Индии. Не может быть, чтобы речь шла об одной и той же семье. Это просто невероятно.

Чтобы успокоиться, она прочла письмо вслух. В нем выражалось намерение «рекомендовать вниманию мисс Дианы Паркер подательницу сего, миссис Гриффитс из Камберуэлла, а также трех молодых леди, находящихся на ее попечении. Не имея знакомых в Сэндитоне, миссис Гриффитс желала бы быть представленной местному обществу, и потому ее близкая подруга миссис Чарльз Дюпюи снабдила ее настоящим письмом, нисколько не сомневаясь в том, что ее дорогая Диана ничему так не обрадуется, как возможности оказаться кому-то полезной. Главная забота миссис Гриффитс состоит в том, чтобы устроить со всеми возможными удобствами одну из молодых особ, находящихся на ее попечении, – мисс Лэм, молодую девицу из Вест-Индии, обладательницу весьма слабого здоровья и огромного состояния».

– Очень странно! Удивительно! Невообразимо!

Однако все сошлись на том, что непременно должны прибыть два семейства; подобный вывод неоспоримо следовал из того, что в письмах, полученных мисс Дианой, говорилось о совершенно разных людях. Прибудут два семейства. Иначе быть не может. «Этого не может быть, не может быть», – с большой горячностью повторялось вновь и вновь. В случайном совпадении фамилий и обстоятельств, каким бы поразительным оно ни казалось поначалу, в сущности, не было ничего невероятного – на том и порешили. Сама мисс Диана немедленно воспользовалась создавшимся положением, чтобы рассеять недоумение. Ей нужно накинуть на плечи шаль и бежать. Как она ни устала, необходимо немедленно вернуться в гостиницу, чтобы выяснить истину и предложить свои услуги.




ГЛАВА 11


Однако именно это и произошло. Что бы ни говорили Паркеры, оказалось, что семейство из Суррея и приезжие из Камберуэлла – это одни и те же люди. Богачи из Вест-Индии и воспитанницы пансиона прибыли в Сэндитон в тех самых двух экипажах. Миссис Гриффитс, которая, по словам ее подруги миссис Дарлинг, все не решалась ехать и пасовала перед тяготами пути, оказалась той самой бесстрашной и решительной миссис Гриффитс, намерения которой в тот же самый период времени (но в изложении другого лица) оставались совершенно тверды.

Все несоответствия в сообщениях обеих корреспонденток легко объяснялись тщеславием, невежеством или же ошибками множества дам, вовлеченных в это предприятие бдительной и предусмотрительной мисс Дианой Паркер. Должно быть, ее близкие подруги не меньше ее самой любили лезть не в свои дела и написали достаточно писем и запросов, чтобы запутать дело до крайности. Возможно, поначалу, когда мисс Диане пришлось признать свою ошибку, она и испытала некоторую неловкость. Утомительное путешествие из Гэмпшира предпринято зря, старший брат разочарован, дорогой дом снят напрасно – вот что первым делом должно было прийти ей в голову, но еще горше должна была оказаться мысль, что сама она не так проницательна и непогрешима, как ей казалось.

Однако ни одно из вышеперечисленных соображений долго ее не тревожило. Чувство стыда и угрызения совести мисс Диана могла разделить со столькими своими подругами, что, воздав должное миссис Дарлинг, мисс Кэппер, Фанни Нойс, миссис Чарльз Дюпюи, а также ее соседке, мисс Диана решила, что на ее долю не осталось почти что ничего. Во всяком случае, на следующее утро она уже ходила с миссис Гриффитс в поисках комнат в таком же прекрасном расположении духа, как обычно.

Миссис Гриффитс оказалась весьма благовоспитанной дамой с прекрасными манерами, которая зарабатывала на жизнь тем, что принимала под свой кров благородных девиц и юных леди, нуждавшихся либо в учителях, чтобы завершить свое образование, либо в пристанище, чтобы продемонстрировать свои таланты. Кроме прибывших в Сэндитон трех барышень, на попечении у миссис Гриффитс находилось еще несколько девиц, по тем или иным причинам отсутствовавших. Из этих трех, а в сущности, из всех воспитанниц пансиона, мисс Лэм была ей несравненно милее и дороже – в полном соответствии с ее богатством. Эта зябкая и нежная квартеронка, примерно семнадцати лет от роду, имевшая собственную служанку, всегда занимала в любых планах миссис Гриффитс первое место и с полным правом могла рассчитывать на лучшую комнату.

Две другие девицы, две мисс Бофор, были обычными барышнями, каких можно встретить по меньшей мере в каждой третьей английской семье: сносный цвет лица, кричащая манера одеваться, решительная осанка и самоуверенный вид. Они прекрасно воспитаны, очень невежественны и делят свое время между занятиями, способными привлечь к ним восхищенные взгляды, и хитроумными уловками, благодаря которым они могли бы одеваться с той роскошью, которая им не по карману. Они всегда первыми откликаются на любые веяния моды, их цель – пленить любого мужчину, чье состояние превышало бы их собственное.

Заботясь о здоровье мисс Лэм, миссис Гриффитс остановила свой выбор на тихом, скромном городке, и обеим мисс Бофор, хотя они презирали все тихое и скромное, пришлось удовольствоваться Сэндитоном в ожидании лучших времен; вдобавок весной каждой из них ради одной трехдневной поездки пришлось потратиться на шесть новых платьев. Здесь же, взяв напрокат арфу для одной, приобретя рисовальную бумагу для другой и захватив с собой все имеющиеся в их распоряжении наряды, они без лишних расходов могли вести уединенный и изысканный образ жизни. Старшая мисс Бофор надеялась на славу и известность среди тех, кто станет прогуливаться под звуки ее арфы, а мисс Легация – на любопытство и восторг тех, кто подойдет к ней, когда она делает зарисовки, и обе рассчитывали обрести утешение в мысли, что будут самыми элегантными девушками в городке.

Личное знакомство миссис Гриффитс с мисс Дианой Паркер немедленно открыло перед ними двери Трафальгар-хауса, где они свели дружбу со всеми членами семьи, а также с Денемами. Вскоре мисс Бофор уже были весьма довольны «кругом своих знакомств в Сэндитоне», ибо теперь каждый обязан, с позволения сказать, «вращаться в обществе», – возможно, именно эти вращательные движения и послужили причиной того, что у многих девушек закружилась голова и они оступились.

Помимо расположения к Паркерам, у леди Денем были свои причины не пренебрегать обществом миссис Гриффитс. Мисс Лэм была как раз такой юной леди, болезненной и богатой, какую она искала, и леди Денем свела с ней знакомство ради сэра Эдварда, а также и молочных ослиц. Как обернется дело с баронетом, еще предстояло выяснить, но что касается ослиц, то леди Денем вскоре обнаружила, что ее упованиям на прибыль сбыться не суждено. Миссис Гриффитс бдительно следила за тем, чтобы у мисс Лэм не появилось ни малейших жалоб или симптомов, при которых могло бы помочь молоко ослиц. «Мисс Лэм находится под постоянным наблюдением опытного врача, все указания которого должны неукоснительно исполняться»; миссис Гриффитс ни на йоту не отклонялась от врачебных предписаний, если не считать укрепляющих пилюль, изготовлением которых занимался ее кузен.

Мисс Диана Паркер имела удовольствие поселить своих новых друзей в угловом доме на бульваре, и так как он выходил фасадом на излюбленное место отдыха всех, кто приезжал в Сэндитон, а одной из сторон – на гостиницу, то для уединения обеих мисс Бофор лучшего места нельзя было себе представить. Потому, то и дело появляясь у низких окон второго этажа – чтобы задернуть или распахнуть шторы, переставить цветочный горшок на балконе или от нечего делать поглядеть в телескоп, – они еще задолго до того, как взяться за арфу или бумагу для рисования, уже успели привлечь к себе немало взглядов; и многим из тех, кто смотрел на них, захотелось посмотреть еще.

В маленьком городке самая ничтожная новость производит большой переполох. Ни один шаг обеих мисс Бофор, которых в Брайтоне никто бы не заметил, не оставался без внимания. Даже мистер Артур Паркер, не признававший никаких лишних усилий, направляясь к дому брата, всегда сворачивал с бульвара к угловому дому, чтобы лицезреть сестер Бофор, хотя для этого ему приходилось делать крюк в полчетверти мили, а поднимаясь на холм, одолевать две лишние ступеньки.




ГЛАВА 12


За десять дней, проведенных в Сэндитоне, Шарлотта так и не побывала в Сэндитон-хаусе; каждый раз, отправляясь навестить леди Денем, она встречала старую даму на полпути. Однако на этот раз решено было выйти пораньше, чтобы ничто не помешало оказать уважение леди Денем и доставить удовольствие Шарлотте.

– Если тебе представится удобный случай, дорогая, – сказал мистер Паркер, который не собирался идти вмести с ними, – постарайся упомянуть о бедственном положении Маллинов и разузнай, что думает ее светлость о том, чтобы собрать для них пожертвования. Я не сторонник благотворительных подписок в местах, подобных нашему: получается что-то вроде дополнительных налогов. Однако дела Маллинов совсем плохи, и вчера я почти обещал бедной женщине что-нибудь для нее сделать. По-моему, нужно организовать сбор средств, и чем скорее, тем лучше, а имя леди Денем в начале подписного листа послужит успеху предприятия. Ты не откажешься переговорить с ней, Мэри?

– Я сделаю, как ты хочешь, – ответила его жена, – но сам бы ты сделал это гораздо лучше. Я не знаю, что сказать.

– Моя дорогая Мэри, – воскликнул он, – не может быть, чтобы ты в самом деле не нашла слов! Ведь это очень просто. Тебе нужно только обрисовать тяжелое положение этой семьи, их искреннее обращение ко мне и мое желание организовать скромную подписку в их пользу, конечно, если леди Денем ничего не имеет против.

– Проще некуда! – воскликнула мисс Диана Паркер, войдя в комнату. – Все будет сказано и сделано быстрей, чем вы сейчас об этом говорите. И кстати, Мэри, раз уж речь пойдет о пожертвованиях, я буду вам признательна, если, беседуя с леди Денем, вы упомянете один весьма прискорбный случай, о котором мне сообщили в самых трогательных тонах. В Вустершире есть одна бедная женщина, в которой мои друзья принимают горячее участие, и я взялась собрать для нее что смогу. Если бы вы могли обрисовать ее положение леди Денем! Леди Денем, если найти к ней правильный подход, способна жертвовать, и полагаю, что, если уж удастся уговорить ее раскошелиться, вместо пяти гиней охотно выложит все десять. Если вы застанете ее в щедром расположении духа, то вполне сможете попросить ее еще об одном добром деле, которое также очень занимает меня и моих друзей, – об учреждении приюта в Бертон-он-Трент. И еще мы хотели бы помочь переселиться семье одного бедняка, которого недавно повесили в Йорке; хотя мы уже собрали нужную сумму, лишняя гинея от леди Денем вполне пригодится.

– Моя дорогая Диана! – воскликнула миссис Паркер. – Я никогда не смогу передать все это леди Денем.

– Что ж тут сложного? Жаль, что я не могу пойти с вами, через пять минут мне надо быть у миссис Гриффитс, чтобы поддержать мисс Лэм перед первым морским купанием. Она так боится, бедняжка, что я обещала прийти и подбодрить ее и, если она захочет, отправиться вместе с ней в купальню. Потом мне надо сразу же спешить домой, в час я должна поставить пиявки Сьюзен, на это уйдет не меньше трех часов – как видите, у меня нет ни одной свободной минуты. К тому же, между нами, мне и самой придется лечь в постель, я едва держусь на ногах, и когда мы управимся с пиявками, то, вероятно, остаток дня проведем в своих комнатах.

– Как жаль, но, может быть, с нами пойдет Артур?

– Если Артур последует моему совету, он тоже отправится в постель, не то он наверняка объестся и обопьется. Теперь ты понимаешь, Мэри, что я никак не могу пойти с тобой к леди Денем.

– Я передумал, Мэри, – сказал ее муж. – Не стану затруднять тебя просьбой похлопотать за Маллинов. При случае я сам увижусь с леди Денем. Я знаю, как нелегко тебе просить тех, кто несговорчив.

После того как мистер Паркер освободил жену от данного им поручения, его сестре оставалось только последовать его примеру; на что он и рассчитывал, понимая всю неуместность ее просьб, которые могли бы пагубно повлиять на исход его ходатайства. Миссис Паркер была чрезвычайно рада избавиться от неприятных поручений и с удовольствием отправилась в Сэндитон-хаус в сопровождении своей новой приятельницы и маленькой дочери.

Утро выдалось душное и туманное, и когда они достигли кромки холма, то не сразу смогли как следует разглядеть приближавшийся экипаж. Временами казалось, что это двуколка с одной лошадью, а временами – что фаэтон, запряженный четверней. И ровно тогда, когда они сошлись на том, что это две лошади цугом, зоркие глаза маленькой Мэри различили лицо человека, правившего экипажем, и она с жаром воскликнула:

– Это дядя Сидни, мама, точно, он!

Так оно и оказалось. Вскоре с ними поравнялся мистер Сидни Паркер, везущий своего слугу в щегольской коляске, и все они остановились на несколько минут поболтать. Паркеры всегда с большой любезностью общались между собой, и встреча Сидни с невесткой была очень дружеской. Однако когда она со всей сердечностью высказала уверенность в том, что Сидни остановится в Трафальгар-хаусе, он отклонил ее приглашение. Он только что из Истборна и, вероятно, проведет два-три дня в Сэндитоне, но поселится в гостинице. Он ожидает, что к нему приедет друг, а может быть, и два.

За этим последовали обычные расспросы и замечания, несколько ласковых слов в адрес маленькой Мэри, весьма учтивый поклон и безупречное обращение к мисс Хейвуд, которая была ему представлена, – и они расстались, чтобы через несколько часов встретиться вновь. Сидни Паркер был молодой человек лет двадцати семи – двадцати восьми, весьма располагающей наружности, с непринужденными светскими манерами и живым выражением лица. Некоторое время эта встреча служила темой приятного разговора между Шарлоттой и миссис Паркер. Последняя разделяла всю радость мужа по поводу того, что приезд Сидни пойдет на пользу репутации городка.

Через четверть мили широкая живописная дорога к Сэндитон-хаусу, тянувшаяся через поле и с двух сторон обсаженная деревьями, привела ко вторым воротам парка, хотя и не обширного, но отличавшегося красотой и респектабельностью, каковые придает подобному месту изобилие великолепных деревьев. Входные ворота находились в самом углу парка, так близко к его границам, что ограда почти примыкала к дороге, но угол, образованный первой, и поворот второй разводили их на достаточное расстояние. Вдоль деревянной ограды, содержавшейся в прекрасном состоянии, почти везде высились купы великолепных вязов или заросли старого терновника.

Слова «почти везде» следует выделить особо, так как кое-где меж ними оставались просветы, в один из которых Шарлотта, едва они с миссис Паркер вошли внутрь, заметила за оградой что-то белое, похожее на платье женщины. Она тут же вспомнила о мисс Бриртон и, подойдя к ограде, в самом деле очень явственно, несмотря на туман, увидела мисс Бриртон, сидевшую неподалеку в ложбине, вдоль которой шла тропинка; вид у мисс Бриртон был очень спокойный, а рядом с ней сидел сэр Эдвард Денем.

Они сидели так близко друг к другу и были так поглощены приятной беседой, что Шарлотта мгновенно почувствовала, что ей остается только молча отступить назад. Несомненно, они искали здесь уединения. Поведение Клары произвело на мисс Хейвуд не слишком благоприятное впечатление, но осуждать ее строго она не стала.

Шарлотта с радостью убедилась, что миссис Паркер ничего не заметила. Не будь Шарлотта значительно выше своей спутницы, белые ленты мисс Бриртон, возможно, ускользнули бы от ее внимательного взгляда. Увиденная Шарлоттой сцена свидания навела ее на нравоучительные размышления, в частности о том, как трудно тайным любовникам найти подходящее местечко для недозволенных встреч. Наверное, они нисколько не сомневаются в том, что здесь их никто не видит, – перед ними открытое поле, за спиной крутой склон с забором, через который никому не перелезть, к тому же им благоприятствует туман. Несмотря на это, Шарлотта их увидела. Судьба сыграла с ними злую шутку.

Вскоре глазам Шарлотты предстал большой и красивый дом, в который их впустили двое слуг. Здесь все говорило о богатстве и порядке. Леди Денем гордилась своим положением в обществе и находила огромное удовольствие в том, чтобы строго придерживаться подобающего ей образа жизни. Их проводили в небольшую, прекрасно обставленную гостиную, мебель в которой не поражала взгляд ни новизной, ни роскошью, но была добротной и содержалась в превосходном состоянии. Пока не появилась леди Денем, Шарлотта без помех обводила взглядом стены и слушала объяснения миссис Паркер: висевший над камином и сразу бросавшийся в глаза портрет величавого джентльмена во весь рост изображает сэра Гарри Денема, а на одной из множества почти незаметных миниатюр в другом конце комнаты запечатлен мистер Холлис. Бедный мистер Холлис! Ему нельзя было не посочувствовать: оказаться в дальнем углу своей же гостиной и видеть, как лучшее место у камина неизменно занимает сэр Гарри Денем.


notes



Примечания





1


В стихотворении «Истина» (1782) У. Каупер восхваляет благочестие бедной селянки, которая, хоть о ней и «не слыхивал никто от дома в полумиле», владеет истиной, открывшейся ей через чтение Библии, – в отличие от «блистательного француза», имя которого будет «восславлено в грядущих веках».




2


Публичная библиотека – специфическая черта общественной жизни Англии конца XVIII – начала XIX века. К этому времени их было около тысячи, особенно в курортных местах. В них не только выдавали книги – там можно было купить билеты в театр, на концерт, а также всевозможные безделушки.




3


Роман английской писательницы Фанни Берни (1752–1840), написан в 1796 г.




4


Кэмпбелл, Томас (1777–1844) – английский поэт, исповедовавший каноны классицизма в эпоху расцвета романтизма. В поэме «Радости надежды» (1799) преобладают героико-дидактические мотивы.